Осенние дожди насквозь пробивают изъеденную желтым лишайником крышу глотовской церковки. Она истлевает на корню, а когда истлеет, не останется второй такой во всей России.
Конечно, от этого никто не умрет. Но ведь никто не умрет и в том случае, если исчезнет даже Третьяковская галерея. Глотовская церковь, перенесенная из глуши в более доступное место, могла бы сделаться объектом многочисленных экскурсий и туристских походов. Созданная безыменными мастерами, она создана как бы самим народом, она фольклор, и относиться к ней нужно как к фольклору. Былину можно издать большим тиражом, а церковь одна, ее можно лишь беречь и хранить.
Тетя Маша сказала, между прочим, что кто-то интересовался и даже отпускались какие-то деньги, но куда те деньги делись, тете Маше неизвестно, а нам тем более.
Ребятишки гурьбой проводили нас за околицу и дальше в поле. Последние энтузиасты вернулись, когда завиднелись крайние избы большого села с ласковым женским именем Сима. Нет ничего скучнее, как идти длинным, далеко растянувшимся селом. Считаешь, что дошел до цели, а все никак не можешь дойти.
В парк нас впустили беспрепятственно, но к самому барскому дому подойти не удалось. Он был огорожен забором. Белокаменный фасад дома, выходящий в парк, не был украшен ни колоннами, ни прочими архитектурными излишествами. Два этажа по пятнадцать окон в каждом, да в три окна мезонин – вот и весь фасад.
В калитке нас остановил мужчина и хотел было не пускать совсем. Но если мы умели пройти на кольчугинские заводы и юрьев-польские фабрики, то в учкомбинат системы Главспирта, конечно, мы прошли. Мало того, у нас появился провожатый, который и показывал нам бывший княжеский дом.
Собственно, смотреть в доме было уже нечего. Мы надеялись, что одна историческая комната в нем сохранена в неприкосновенности. Но мы ошиблись. Мало того, провожатый совсем не знал, где эта комната, и от нас впервые услышал, что здесь, в этом доме, где теперь он постигает азы агротехники и винокурения, в 1812 году, после ранения под Бородином, умер Багратион.
Мы сходили и к церкви, где славный полководец был похоронен сначала. Но никто не мог нам объяснить, где же была могила. Таким образом, в селе Симе мы узнали не больше того, что знали, выходя из Юрьева-Польского со слов Розы Филипповой, а также из документов, показанных ею. В частности, она показала нам надгробную медную доску с первой могилы князя. Вот что написано на доске – от слова до слова:
«Князь Петр Иванович Багратион, находясь у друга своего князя Бориса Андреевича Голицына, Владимирской губернии, Юрьевского уезда, в селе Симе, получил высочайшее повеление быть главнокомандующим Второй западной армии, из Симы отправился к оной и, будучи ранен в деле при Бородине, прибыл опять в Симу, где и скончался, сентября 11 дня».
Дальше идут прелюбопытные стихи:
Подпись такова: «Племянник Суворова правой его руке в селе Симе марта 7-го дня 1813 г. граф Хвостов».
Здесь так все подробно изображено, что остается добавить разве некоторые подробности последних минут бородинского героя.
От Багратиона скрывали, что Москва сдана. Больной, он продолжал слать разные распоряжения, а также и запросы о состоянии своей армии. Но ответов не было и не было. Тогда он послал верного человека, а именно офицера Дохтурова, узнать, в чем дело. Дохтурова не успели предупредить, и он доложил Багратиону всю правду. Больной в страшном гневе, с перекошенным от душевной и физической боли лицом вскочил на ноги, одна из которых уже сгорала в гангрене. Началась агония, и через несколько минут наступила смерть.