Владукас

Оказалось, Мухин дедушка разыскал маму, отдал ей мою кепку и по секрету сообщил, что я на свободе. Мама от такого известия чуть не упала в обморок, но старик успокоил ее: «Германия — это наша смертушка, — сказал он. — А в Литве, может, найдутся добрые люди и приютят твоего сынка». И вдруг этот сынок влетает в лагерь, как ангел на крыльях, с целым мешком провизии: сырой, печеной и вареной. Только сверху лежали отбросы.

Обитатели нашего барака обступили меня, без конца расспрашивали, как бежал и что видел в городе. Всем интересно знать, что это за Литва такая, какой в ней живет народ, лучше или хуже немцев.

— Конечно, лучше! — уверял я и, вспомнив про подарок тети Кази, вытащил из кармана стеклянный флакончик, похожий на аптечную пробирку с лекарствами, протянул его маме.

— Что это? — удивилась она.

— Духи, — ответил я. — Одна литовская тетенька тебе подарила. Казей ее зовут.

Пожимая плечами, мама осторожно взяла пузырек, поднесла к носу, и глаза ее засветились. Этот подарок поднял у нее настроение. Она словно превратилась на миг в молодую и счастливую довоенную маму, порывисто схватила меня, прижала к груди и начала целовать, приговаривая:

— Это целую тебя, сынуля!.. Это тетю Казю!.. А это всех добрых людей Литвы!..

Женщины развели костер во дворе и стали варить мясо, которое я принес из города. Сварив, мама разделила его всем по кусочку. Ничего подобного многие не ели с самого начала войны. Свою порцию я отдал Мухиному дедушке, объявив, что сыт по горло, и показал всем свой округлившийся живот.

В этот день я был героем всего лагеря, не зная и не ведая, какие новые приключения, испытания и мытарства меня ожидают завтра.

3

По лагерю шла молва о том, что не всех заключенных повезут в Германию. Для того, чтобы туда попасть, надо еще пройти медицинскую комиссию. Пригодным выдадут желтые номера, остальных же направят в газовые камеры. Что такое газовая камера, никто толком не знал. Говорили, что она похожа на обыкновенную баню, герметически закрытую со всех сторон. В нее заводят голых людей, наглухо закрывают двери, пускают удушливый газ — и через минуту все готово: люди превращаются в трупы, а души их улетают к богу в рай, где нет ни войн, ни голода, ни насилия человека над человеком.

Однако желающих «перемещаться» в рай при помощи газокамеры в лагере не оказалось. Все предпочитали ад на земле, поэтому многие стали сами просить лагерное начальство отправить их на каторжные работы в Германию. Попасть в ад считалось теперь за благо. Гарантийная путевка туда — желтый номер, нашивавшийся на одежду. Два таких номера с шестизначными цифрами — на себя и на меня — приобрела моя мама, потом тетя Зина Кругликова, Таракановы и Слесаревы. Неожиданно какими-то путями и бабушка Артамонова запаслась им, заявив, что она вовсе не бабушка, а женщина средних лет, которая, слава богу, в работе за троих может управиться. Даже безногий дядя Ваня так ловко обул свою деревянную култышку в лапоть, что тоже получил желтый номер. Претендентов в «рай», таким образом, в лагере почти не было, кроме Мухиного дедушки и еще нескольких явно древних стариков и старух. Немцам это, наверное, не понравилось, так как им позарез нужны были именно райские жители, для которых они изготовили прекрасные газокамеры, или, как их в народе прозвали, душегубки. А раз машина смерти изготовлена, то она должна работать — производить трупы. Но несознательные русские почему-то не хотят служить фашистскому «прогрессу».

Пришлось пойти на хитрость. Гитлеровцы подогнали на станцию специальный поезд, казалось бы, с обычными товарными вагонами-теплушками, вывели из лагеря партию заключенных и пригласили: пожалуйста, кто хочет в Германию, занимайте плацкартные места! Загнали узников в эти вагоны и заперли двери. Когда поезд тронулся, пустили туда по специальным трубам удушливые газы. Задыхавшиеся смертники застучали в стены; поднялся такой крик, что был слышен даже шяуляйцам, жившим у железной дороги.

Еще раз произвести подобный эксперимент немцы не решились. Они просто начали врываться в бараки, хватали кого попало и, погрузив в закрытые машины, куда-то увозили. Больше этих людей не видели в лагере. «Значит, погибли в душегубке», — заключали оставшиеся.

Такая участь постигла и меня с мамой. В наш барак, как и в другие, набежали солдаты. Они хватали кого попало, не разбирая, есть у него желтый номер или нет, но позволяли брать с собой вещи. Выводили во двор и заталкивали в черную закрытую машину. В этой группе, кроме нас с мамой, оказались также тетя Зина Кругликова с дочерью, бабушка Артамонова и еще несколько незнакомых женщин. Одноногий дядя Ваня сумел остаться.

А что произошло потом — не поддается описанию. Это было похоже на кошмарный сон. Нас привезли к приземистому каменному зданию и заставили раздеться догола. Одежду и вещи собрали в кучу какими-то длинными железными крючками и бросили в дымящийся ящик. Потом нас построили гуськом и завели в полутемное помещение, наполненное синеватым газом.