владычество3

Дэни видела, как человек по имени Кельвин Фэйрбэнк, у которого была невеста, рисковал жизнью, спасая семью черных от рабства. Затем она увидела, как Фэйрбэнк расплатился пятью годами тюрьмы за организацию побега. Это не так ужасно, как у большинства рабов, но тогда у них не было выбора, напоминала себе Дэни. Этот человек не обязан был этого делать. Он мог бы быть доволен жизнью, извлекая выгоду из рабства или просто не замечая его. Если же он был против, то мог бы просто произносить речи о том, что рабство — это плохо. И ничем бы при этом не рисковал, разве что его бы критиковали, но можно было бы спать спокойно, имея правильную нравственную позицию лишь на словах. Наблюдая за этим, Дэни предполагала, что после пяти лет тюрьмы Фэйрбэнк женится на женщине, которая верно ждала его, и будет довольствоваться тем, чтобы произносить время от времени аболиционистские речи.

Дэни была потрясена, когда увидела, что Фэйрбэнк сразу же после освобождения помог одной рабыне совершить побег из Кентукки. Он снова был арестован и просидел в тюрьме еще пятнадцать лет. Дэни видела, как многие годы плачет молодая женщина, невеста Фэйрбэнка. Дэни ощущала ее бремя, когда она еще пятнадцать лет верно ждала, а всего — двадцать, пока они с Кельвином смогут пожениться. Она знала, что его дело правое. Дэни оценила ее жертву — ждать двадцать лет, пока любимый томился в тюрьме, и все потому, что он во имя Христа помог нуждающимся.

Дэни видела другого молодого человека, англичанина по имени Уильям, который пришел к вере во Христа в 1784 году. Сразу же Уильям Уильберфорс начал борьбу за освобождение негров. Как член парламента Британии, он неутомимо неоднократно вносил в парламент ходатайства о запрещении рабства. Он делал это, наталкиваясь на глубоко укоренившуюся апатию, насмешки и противодействие, которое только может оказывать индустрия рабства.

«Мы все виновны в том, что терпим зло рабства, — слышала она слова Уильберфорса в парламенте. — Никогда, никогда мы не откажемся, пока не сотрем все следы этого кровавого пути. Потомки, оглядываясь на эти наши просвещенные времена, вряд ли поверят, что мы так долго мирились с таким позором и бесчестием этой страны».

Она наблюдала, как год за годом Уильберфорс проводил бессонные ночи, одолеваемый снами и видениями о страждущих рабах. Десятилетие за десятилетием его коллеги отказывались обращать внимание на его слова о несправедливости рабства. Она наблюдала в благоговейном ужасе, как во время парламентских сессий Уильберфорс опускал руку под свое кресло, доставал оттуда кандалы рабов, надевал их на себя и наглядно демонстрировал окружающим бесчеловечность рабства. Она наблюдала, как утонченные члены парламента, округлив глаза, хихикали, насмехались над ним и называли его дураком. Но Уильберфорс, понимала она, обращался к другому Слушателю. Она задавала себе вопрос: где теперь эти насмешники. Но она знала ответ, и трепетала от мысли об этом.

Дэни продолжала наблюдать за прошедшими годами. В 1807 году Уильберфорс, отказываясь молчать, наконец, взял измором своих противников. Парламент проголосовал за то, чтобы запретить куплю-продажу новых рабов. Уильберфорс преодолел немыслимое сопротивление. Но прежние рабы все-таки не были освобождены, и Уильям не мог успокоиться. Дэни наблюдала, как он боролся еще двадцать лет за освобождение тех, кто были рабами. Она видела, как в 1833 году он лежал в постели, больной и истощенный. Затем это произошло — Билль об отмене рабства утвердили во втором чтении в Палате общин, и с рабством в Англии, наконец, было покончено. Дэни плакала, когда три дня спустя, завершив свою земную миссию, Уильберфорс умер.

Дэни, глубоко взволнованная этой жизнью, о которой она ничего не знала на земле, размышляла о том, как один человек, рожденный в привилегированном обществе, стремясь к Божьей справедливости, посвятил пятьдесят лет трудной борьбе под градом насмешек и поношений. Она думала — что было бы, если бы в наши дни такой, как Уильберфорс, оказался среди американских политиков. Что произошло бы, если бы представитель или сенатор снова и снова предпринимал какие-то меры и напоминал, что убивают миллионы не рожденных детей? Что было бы, если бы всего один человек вынимал фотографии не рожденных детей из-под своего парламентского кресла, стойко переносил насмешки и противодействие, неутомимо борясь за справедливость, не молчал, а говорил в защиту тех, кто не мо-

25

жет говорить сам? Что, если бы всего один человек не сдавался бы и жил в соответствии со своими убеждениями не ради аплодисментов коллег и одобрения своих современников, но ради аудитории, состоящей из Одного?

Вдруг среди всего прочего она услышала звуки губной гармоники. Дэни обернулась и увидела, что Зеке играл гимн. Кто-то хлопал в ладоши и пел, кто-то бренчал на еврейской арфе, отбивая четкий ритм. Это было время праздника, воссоединения и радости. Ее прадедушка танцевал со своей подругой Финни. Зеке прошептал ему что-то на ухо, и оба рассмеялись до слез.