Владычица Безумия

Кураб не хотел дожидаться неминуемой смерти, ибо слишком часто он обрекал на смерть других или убивал сам. И он рассудил, что смерть от собственных рук будет для него наименьшим из всех зол. Он перерезал себе горло и был уже мертв, когда его тело упало в холодную темную воду.

А те, кто смотрел за этой казнью — а было их множество сотен — заламывали руки в ужасе и изумлении, ибо они не понимали, почему их повелитель решил внезапно лишить себя жизни. Но никто не кинулся к нему, чтобы вырвать оружие из рук, никто не остановил его, и никто не проронил ни слезинки.

8

Возможно, вся история о спине жеребца являлась выдумкой от первого до последнего слова. А, быть может, в ней содержалась лишь часть правды. Король Кураб мог просто бояться жеребцов — в легенде не говорилось, насколько искусный он был наездник. К тому же, оставалось неясным, почему он внезапно взял и зарезался, если после того, как он прокатился на спине не рожденного жеребенка, так ничего и не произошло. Возможно, для его самоубийства были гораздо более веские причины, о которых знал он один.

Так или иначе, он лежал, где упал, на мелководье, уткнувшись лицом в песок, окрашивая струи реки в алый цвет свежей крови.

Его смерть видело несколько тысяч народа — кто выбежал из города на берег, кто смотрел с высоких крыш или с городских стен. Иные забрались на пристань или влезли на мачты пришвартованных к пирсу барок, чтобы получше разглядеть рану бывшего правителя страны. Весть в единый миг облетела все дома, а к вечеру о самоубийстве знали уже по всему Неннафиру. «Неужели это правда? — вопрошали все в один голос. — Зачем ему-то было убивать себя? Он имел все на свете — богатство, славу, власть. Да у меня вдесятеро больше причин для смерти, чем у него!»

Но мертвец не слышал этих криков. А если и слышал, то не подавал виду. Он по-прежнему покачивался лицом вниз на мелководье.

И кто-то сказал: «Он был плохим господином. Но тот, что придет за ним, может оказаться худшим.»

Кураб оставил много сыновей и дочерей от множества жен и наложниц. Иные его отпрыски были еще совсем детьми, иные — уже взрослые. Старшим исполнилось двадцать пять и даже больше. И любой из его старших сыновей мог претендовать на трон и власть. Равно как все остальные могли оспаривать их старшинство. Могли начаться распри. А нет ничего страшнее для страны и ее жителей, чем межвластие.

Затем, много ниже по реке, очевидцы печального события (видимо, искавшие новых интересных зрелищ), получили новое развлечение: прямо посреди стремнины, где не было ни моста, ни даже брода, шел незнакомец в огненно-красных одеждах. Позже другие видели его у пристаней. Человек выглядел как нищий — или как странствующий король. Он наигрывал на нефритовой флейте — или просто смеялся, глядя на игру воды… Судьба пришла в земли Неннафира.

Огибая город и стремясь на запад, река впадала в море, откуда к городу приходили тяжело груженные купеческие суда из дальних стран или возвращались домой барки местных торговцев — порожние, но с богатой выручкой. Но на этот раз со стороны моря, с запада, пришла гроза. Во всяком случае, там видели вспышки — над самой водой или в низком сером небе. Эти сполохи слились в единый сияющий шар света, словно новое солнце родилось там, где до сих пор умирало старое. Встревоженные жители города снова полезли на стены и крыши, сходя с ума от любопытства. Некоторые, впрочем, предпочли спрятаться в погребах, не ожидая от этой зари никаких благ. Город накрыла тишина, напряженная и пугающая. Те, кто вышли стеречь тело своего мертвого короля, первыми узрели невиданное чудо.

Слепящий свет в небе сделался тих и мягок, словно свет огромной луны. Единого взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он не может нести в себе что-то ужасное или пугающее, он не может принадлежать ни какому-нибудь невиданному чудовищу из самых темных глубин моря, ни злобной твари, живущей под самым куполом неба и мечущей молнии в непогоду. Нет, его источником, наверное, было что-то нежное и прекрасное, и оно издавало музыку, чудную тихую музыку. Над неведомым светом стояла двойная радуга, в небе плескали крылья бесчисленных птиц, а в море мерцали серебром спины бесчисленных рыб.

— Корабль! — выдохнуло разом несколько сотен голосов.

Да, именно корабль. Но, святые небеса, что за корабль!

Он плыл вверх по течению, вдоль берега, на котором притих в изумлении целый город. Никто и не заметил, как при его появлении тело несчастного Кураба скользнуло с мелководья в поток и пропало в темной воде, исчезнув одновременно из виду и из мыслей всего города.

А корабль, высокий и белоснежный, с семью длинными веслами вдоль каждого борта, медленно приближался. Впоследствии многие говорили, что, поскольку у него имелись эти самые весла, он, конечно же, мог плыть и против течения, и как угодно. Но никто не видел, чтобы эти самые весла, погруженные в воду, сделали хоть один гребок. Более того, многие утверждали, что корабль плыл не по воде, а над водой, не касаясь ее плоским днищем, словно подхваченный потоками вечернего ветерка.