Владычица Хан-Гилена

Солнечный свет. Без ночей. Без благословенной ночной прохлады, без сияния звезд. Зелень увяла, поблекла, сгорела. Вода превратилась в пыль. Белые стены отражают ослепительное великолепие солнца, и повсюду разлилось зловоние падали. Белые обнаженные кости лежат под яростными пламенными стрелами, а сам край обнищал, обгорел, оказался разорен этими безжалостными лучами.

А через истощенные поля идут армии. По дороге они поют гимн Солнцу и раздают проклятия Тьме. В этой разрухе они видят красоту. Где-то в этих просторах движется неясный силуэт: человеческая фигура, худая, обожженная, шатается, протягивая руки в мольбе. Армия налетает на нее. Она пронзительно кричит, но вопль этот резко обрывается. Армия ушла. Пыль потемнела, увлажнившись от крови; но в единый миг солнце выпивает последние ее капли.

— Нет, — сказала Элиан, до самой глубины пораженная вспышкой страдания. Справившись с собой, она повторила: — Нет.

— Конечно, нет, — согласилась Изгнанница. — Он видел свет и белый город. Но он не понимал цены этого.

— Но только не наш ребенок. Не… — Ваш ребенок? — изумилась женщина. — Мы не забираем жизни тех, кто еще не родился. Это дело богов или людей, которые воображают себя богами. А цена твоего короля вполне земная. Это цена пламени, цена нарушения равновесия.

Боль медленно отхлынула. Элиан заставила себя подняться. Спутник Изгнанницы даже не переменил позы. Он был сильным, но почти невесомым. В этом маленьком теле таилось смертельное могущество. Элиан не могла заставить свои руки сбросить животное. Ее ладони невольно легли на живот.

— Ты не получишь нашего ребенка. Я умру, но не отдам его.

— Или ее, — сказала Изгнанница. — Или тебе невыносима мысль о дочери?

— Я с радостью жду того, кто появится, если, конечно, он доживет до своего рождения.

— С радостью? — Женщина подошла к краю круга. — Ты можешь призвать на помощь свою силу, чтобы восстать против меня. Ты достаточно сильна, чтобы приказать себе закрывать на все глаза. А можешь остаться со мной. Ведь в твоей утробе скрывается и оружие и лекарство, печать равновесия, печать владычества Солнца. Семя Мирейна будет в тысячу раз больше того, чем был твой брат и возлюбленный.

Элиан покачнулась. Острые как иголки когти заставили ее мгновенно выпрямиться. Кошка тихо мяукнула, предупреждая и придавая силы. Это было зло. Зло.

Это была кошка. Маленькая, быстрая, вспыльчивая, самовлюбленная. И тем не менее, когда она хотела, она умела даровать свою привязанность. Она не сожалела о своих отметках на лице Элиан, но не жалела и о своем избитом теле. Она была средоточием силы, и целью ее было просто существовать.

— И, — сказала родственница Элиан, — поддерживать изнуренные силы — тела или разума.

Глаза Элиан крепко зажмурились, чтобы прогнать видение. Но оно не покидало ее разум, оно неудержимо пылало в нем. Ловушки внутри ловушек. Опасность, и дерзость, и острый вкус предательства, чтобы приманить Мирейна. Приманить Мирейна, чтобы приманить его вечную тень — Элиан. Мирейн умрет. А ей предстоит либо смириться с этим, либо принять это. Дать соблазнить себя. Отдать свою душу не мраку, не свету, а тому, что зовется равновесием, — богу, доселе ей неизвестному.

Может быть, Мирейн и более могущественный волшебник. Но ее сила превосходит его. Потому что она — дочь мага, в ней течет королевская кровь, она дитя ночи и огня; она — женщина и носит ребенка. Этого ребенка. Рожденного Солнцем, рожденного в магии, правителя мира.

Если он останется жить. Глаза Элиан открылись, ослепленные этим видением, и встретились с ослепшими глазами, которые могли видеть то, что недоступно простому взгляду. Изгнанница любила ее, потому что они были одной крови. Ненавидела ее, завидовала ей, но и любила. И заберет ее жизнь без малейшего сомнения, если выбор Элиан будет неверным.

— У меня нет выбора, — процедила Элиан. — Есть лишь свет и тьма, а я была рождена среди света. Я не могу принять его врага.

Рука Изгнанницы взметнулась в протестующем жесте, начертав в воздухе знак, красно-золотой, мерцающий в наступающем утре.

— Они не враги. Они — единое целое. Останься со мной, сестра. Не допусти раскола.

Изгнанница, которая была так же горда, как сама Элиан, умоляла. Просила. Оплакивала мир, который лежал под молотом Солнца: войны, души, приговоренные к смерти, кровь, затопившую реки во имя Аварьяна. И во имя Мирейна.

Сердце Элиан сжалось от любви к нему. И все же… все же…

«Следуй зову сердца, — предлагали ей все. — Слушай свою силу. Они знают. Они видят то, чего не миновать».

Элиан чуть не рассмеялась. Она терзалась от боли за двоих любящих, каждый из которых был совершенством в своем роде. И она не знала природы этих терзаний.

Кошка устроилась у нее на руках. Элиан почесала ее мягкие уши. Кошка замурлыкала и прижалась к тому месту, где мерцала искра новой жизни — ребенок. Защищая. Придавая сил.