Владычица Хан-Гилена

— Я не только постараюсь. Я вернусь с победой. — Какой самоуверенный.

Вадин отпустил его, и он повернулся к Халенану. Принц не двигался, охваченный гневом. Мирейн наклонил голову и нахмурился.

— Прощайте, ваше величество, — холодно произнес Халенан.

— Прощай, брат, — сказал Мирейн. Халенан слегка выпрямился. Ему пришлось смириться и вытерпеть объятия Мирейна, а потом и Элиан. Он обнял сестру, и это получилось у него намного сердечнее, чем можно было ожидать. Затем он, обуздав гнев, сделал шаг назад.

Элиан взглянула в лицо Вадина. Они не говорили и тем более не прикасались друг к другу, только обменялись взглядами. Она тщетно искала в себе чувство обиды или неприязни. Ни того, ни другого не обнаружилось. Вадин был необходим. Он был частью этого мира, частью Мирейна. «Защищай его, — велел он ей, — пока я не приду».

«Непременно», — ответила она. И еще: «Если твои кости скажут тебе, что пора идти, не медли. Приходи как можно скорее со всем своим войском. Иначе… иначе мы потеряем его». Он наклонил голову в знак обещания.

Они стояли под аркой огромных ворот, — это было последнее, что увидела Элиан. Вадин стоял прямо, скрестив на груди руки, надменный и спокойный. Халенан обнажил голову, и яростный ветер трепал его волосы; взгляд Хала обжигал Элиан, пока она ехала через луг. Она смотрела вперед. Передышка у огня оказалась хуже путешествия от зари до сумерек в бурю с дождем и снегом: тело только начало вспоминать о тепле и сухих ногах, как снова надо было выходить на улицу.

Свита молчала. Десять лучших людей Мирейна в алых одеждах, потемневших от влаги до цвета засохшей крови, и ее десятка — в черных, которые когда-то были зелеными. Маленьким утешением было то, что снег почти прекратился; зато поднялся ветер, пронзительный и обжигающий.

От долины, где находилась пещера, равнина круто обрывалась в глубокое, поросшее лесом ущелье Гарина. Узкая дорога извивалась вдоль потока с каменистыми берегами. Там, где ветви деревьев свисали над тропой, чьи-то заботливые руки подвязали их выше уровня голов проезжающих.

— Это не в обычае бандитов, — заметила Элиан. Ее зубы стучали, и она крепко сжала их.

Колено Мирейна коснулось ее колена. С поразительной ловкостью и грацией он перенес ее в свое седло, усадив перед собой и обернув своим плащом и себя и ее. Бешеный стоял спокойно, благосклонно терпя все их глупости и даже получая от этого удовольствие.

Тепло окутало тело Элиан. Она наслаждалась им, хотя знала, что за ее спиной кое-кто усмехается.

Армия получала удовольствие, бесстыдно наблюдая за любовной игрой господина и госпожи, пусть даже и вполне невинной.

— Конечно, — сказал Мирейн ей на ухо, — это доказывает, что мы добросовестно выполняем свой долг перед династией.

— Но не в седле же, — пробормотала Элиан. Он рассмеялся и поцеловал ее в затылок. — Ну, тогда перенесем это на потом. Разве о нас уже не шла скандальная слава? Выкупаемся, насладимся ужином в обществе наших врагов, потратив на это как можно меньше времени, и возмутительно рано отправимся в постель.

— И будем грешить всю ночь. — Она откинулась назад, окунаясь в живительное тепло его тела, и обхватила пальцами его руки, сплетенные вокруг ее талии. Он все-таки решил простить ее, принять неизбежное. А она решила позволить ему это. — Иногда мне кажется, что я слишком счастлива. Даже здесь, даже зная о том, что ждет нас в Гарине… Это просто нечестно.

— Нет, честно. И замечательно. Это любовь, видишь ли, а мы отправляемся на войну. Элиан слегка улыбнулась.

— Серые монахи говорят, что любовь — это худшее, что случается между двумя людьми. Человек может прожить долгую жизнь, вовсе не мечтая о битвах, но даже евнух мечтает о любви. — В самом деле?

— Я знала когда-то одного евнуха. Он был рабом в Асаннане. Он сказал, что никогда даже не думал о женщинах, но я знаю, что он мечтал о мужчинах.

Мирейн поразмыслил над этим в своей неподражаемой манере — быстро и вдумчиво. Элиан нравилось наблюдать за вихрями его разума; вторгаться туда, вращаться вместе с этими вихрями, оставляя ненадолго свою опустевшую и невесомую телесную оболочку.

Она смотрела через его глаза, осознавая разницу: линии его тела, плечи и бедра, полнота там, где у нее ничего не было; и никакой нужды сдерживать мягкую тяжесть груди. А присутствие теплого женского тела, прижатого к его телу, будоражило и волновало его, вызывая острое как меч желание, которое он сдерживал в радостном предвкушении, и чудесный благодарный румянец на щеках.

Сама же она чувствовала себя на удивление свободно и тихонько смеялась. Он обвил ее руками, и его нежные пальцы отправились в путешествие по самым тайным изгибам и впадинкам. Как странно это было, как чудесно, чувствовать мягкость там, где он был крепок, познавать тайну там, где его телу нечего было скрывать, и вновь столкнуться с ее глубокой и мощной силой.

Ее глазами он видел крутой поворот дороги; ее ушами он слышал, что Бешеный притих, подняв голову и раздувая ноздри. Металл о металл, подкова о камень.