Владычица морей

Они посидели, помолчали. День был обычным — солнечным и без ветра. В синеве небес наблюдалось слабое серебристое шевеление — словно паутину трепало.

— Пойду, — сказал Степанов. — Вам хорошо, вы приезжие, забот у вас никаких.

— Какие теперь заботы, — сказал Кононыкин. — Подумаешь, куры недоены останутся, свиньи нестрижены. Потерпят до завтра. А там всех досыта накормят!

Степанов рассудительно покачал головой:

— Чудак ты. Я курей да поросят еще вчера распустил на все четыре стороны. Нас карать будут, с людей спросится! Что ж им-то мучиться, когда нас заберут?

— А куда ж ты тогда торопишься? — удивился Кононыкин. — Какие у тебя заботы? Посуда не мыта? Белье не стирано?

Степанов встал.

— Окно докрасить хочу, — просто объяснил он. — Половину выкрасил, а другую не успел. Может, оно теперь и ни к чему, но все-таки душа красоты хочет. Домишко кукленочком смотрится, а окно вот не крашено. Прям как бельмо.

Кононыкин поднялся.

— Тогда и я почапаю, — громко объявил он. — Юрок, наверное, из города уже приехал. Узнаю, как там и что!

— У Исаи было сказано, — вдруг вроде совсем не к месту ожил отец Николай, — «Многочисленные домы эти будут пусты, большие и красивые — без жителей…».

И заплакал.

Но утешать его было уже некому, Ворожейкин подумал и с шустростью, совсем не подходящей для пожилого человека, побежал за Степановым.

— Саша, подождите, — сказал он. — Можно мне с вами? А то от этого безделья мысли такие — хоть в петлю…

Глава седьмая

Завскладом Ухватченко словно обезумел. Пришел к участковому, сопя, выставил несколько четвертей с закатанными в них купюрами да золотыми изделиями, сел и, заискивающе глядя участковому в глаза, сказал:

— Сажай меня, Иван Николаевич. Изнемогся я уже.

— А у меня на тебя заявлениев нету, — ответил участковый Храбрых.

Был он из сибиряков, отец его защищал Царицын да после ранения осел в Россошках, женился, детей настрогал. Ванька Храбрых в семье девятым был и самым хулиганистым. Потому и в милицию пошел. Три года в городе проработал, а там домой потянуло. Тут как раз старый участковый Дуличенко Владимир на пенсию вышел, и Храбрых его место занял. Царских указов Храбрых никогда не читал, но сметливым умом своим сам дошел, что народ напрасно обижать не надо, лишнего брать нельзя, без указаний не действовать и поперек батьки в пекло не лезть. Потому и прослужил тридцать лет, хоть и в малом капитанском чине.

— Каких еще заявлениев? — возмутился Ухватченко. — Я сам себе заявление. А вот это все, — он обвел рукой банки, — вещественные доказательства. Давай доставай свои наручники, мне в камеру уже пора!

— А не буду я на тебя наручники надевать, — уперся участковый. — Нет у меня, понимаешь, данных, чего ты и где украл.

— А я тебе расскажу! — уверил милиционера Ухватченко. — Садись, Ваня, записывай.

— И доказательств нету! — отбивался по инерции участковый, но в глазах его уже стал виден беспощадный охотничий блеск.

— Будут, будут тебе доказательства, — горячо зашептал Ухватченко и ловко пододвинул Храбрых одну из банок, — и свидетели будут, и накладные… А это тебе, Ваня, за труды. В протокол ее можешь и не вписывать.

— Сам чистым хочешь быть, — раздул ноздри Храбрых, — а мне, значит, взятку предлагаешь?

Ухватченко смутился. Глазки на сытом выбритом лице забегали растерянно. Губы в смущенной улыбке скривились.

— Да какая это взятка! — замахал он обеими руками. — Так, детишкам на молочишко!

— Забери, — хмуро посоветовал участковый. — Там откупаться будешь.

— Злой ты, Ваня, — горько сказал Ухватченко. — Я ведь от чистого сердца. Сказано ж в Писании: не согрешишь, не покаешься.

— Иди, иди! — Участковый уже принял решение, это было видно по его медальному лицу. — Не нужно нам… этого…

— Эх, Ваня! — укоризненно простонал завскладом, укладывая свои сокровища в широкий и объемистый картофельный мешок. — Раньше ты другой был. И маслицем с медком не брезговал, и семя подсолнечное мешками брал. Брал ведь, Ваня?

— За то и отвечу, — играя желваками, сказал участковый. — Иди, Аркадий Андреич, Господь с тобой!

Ухватченко собрал банки в мешок, аккуратно его завязал и, сгорбившись, вышел на крыльцо дома поселковой администрации.

Из окна кабинета главы администрации слышался спор.

— Ты ж, паразит, весь поселок замутил! — кричал глава. — Всех перебаламутил, всех перессорил! Все у тебя непорядочные, один ты чистый. А вот тебе! Не будет тебе, Аким, положительной характеристики! На чужом горбу захотел в Рай въехать? Иди отсюда, иди! Я лучше Ваньке Непомнящему положительную характеристику напишу, чем тебе!

— Не губи, — ныл Поликратов. — Христом Богом прошу, не губи! Не бери грех на душу, Степаныч!

— Иди, иди, — напутствовал Поликратова глава Рос-сошек. — Господь подаст!

Ухватченко злобно плюнул, подхватил мешок и двинулся к дому.

Из колонки рядом с домом набирали воду в ведра две его соседки. Оторвавшись от своего занятия, они молча смотрели на заведующего складом.

— Чего уставились, мокрощелки? — не выдержал Ухватченко. — Вылупили зенки! Думаете, вам там сладко будет? Все, все вам там припомнят! Всех мужиков посчитают!