Владычица морей

— Теперь и у нас говорят, что по любви к животным познается человек, — сказала Мария Константиновна. — Вера всегда любила лошадей и верховую езду, да за эти годы редко ей удавалось. Отец нынче купил для нее двух молодых лошадок орловской породы. Ему кто-то сказал, что моряки любят ездить верхами. Вера трудилась всю войну в госпитале и училась, как могла, и дальше хотела бы. Если у нас не дадут, то хотела бы поехать в Германию. Как она уставала, как трудилась. Стыдно сказать, что ее увлекало. Я уж не отговаривала… Пошла в госпиталь великой княгини Елены Павловны. Там и пожилые дамы, и много женской молодежи всех сословий терпеливо исполняли самую грязную работу. А вот как, Алеша, японки выходят замуж? По любви или по желанию родителей и…

Не дослушав объяснения Алексея, помянула про собачонок адмиральши Мятлевой, как много она им позволяет и какие они, как выпустят их — всякого облают.

Гостей не звали, собрались свои. Под окном стояла дядюшкина карета. Подъезжали извозчики, верховая лошадь под седлом у коновязи. Нагрянула молодежь.

За обедом Алексей красноречиво и остроумно рассказывал, все разряжались взрывами смеха или замирали. У Леши, как у рассказчика, явно выросли усы. Смотрели на него как на героя. Он таким и был. Вере так ясно, что в своем былом, минувшем полудетстве она не разочаруется. Она рада за мать, и мать рада, и отец здесь же, у них словно гора спала с плеч.

Нельзя сказать, что в Петербурге про Восток, особенно дальний, ничего не знали. Краем уха все кое-что слышали, а некоторые интересовались серьезно.

Алеша сегодня в ударе, к восторгу Веры, он знает все и про все умеет рассказывать. Сюрприз для нее, она получала драгоценный дар, восхищавший все общество. Дамы и сверстницы поглядывали на Веру одобрительно, мол, молодец Верендер, здорово ты его подцепила. Но когда разговор пошел посерьезней, как Алексей учил китайский и какая прелесть иероглифы, что ведь это прелестные картинки, которые со временем будет изучать все человечество, то слушали охотно, но с недоверием, а на некоторых лицах было выражено: мол, зачем вам все это, Алеша… Ах, причуды…

Алексей па миг отлетел мыслями и, опасаясь, что не сможет быстро овладеть собой, смутился, поймал прерванную пить и пошел, как у них там говорили, «in full swing»[11], с аффектацией артистизма, придавая себе шарм.

А показалось, что Василий Васильевич, отец Веры, молчаливый и всегда любезный, как-то с недоверием слушает. У Керженцева белое сытое лицо, выбритое, блеклое от комнатных занятий, и рыжеватый аристократизм, пролысни и красные веки. Главный винт в государственной машине Министерства финансов. Учтиво вежлив и предупредителен. При встрече сегодня накоротке, но ласково поговорил с Алексеем.

Алеше все время хочется ловить его взгляд и перепроверять себя, как по барометру. Начинает казаться, что Василь Васильевичу неловко за его успехи или он улавливает, что Алексей рисуется, и за него втайне стыдно. Проницателен, как волшебник. И безукоризненно вежлив.

Вера слегка приподняла подбородок, светлая коса стала не видна, она смотрела прямо в глаза Алексея, как бы желая что-то спросить. Но никто не заметил заминки.

— А какие англичанки? — спросила Наташа.

— Разве ты никогда не видела англичанок? — спросила Вера.

— Только в детстве, но тогда на них никто внимания не обращал.

— Такие же блондинки, как немки, — заметил кто-то из старших.

— Но ведь взглянешь на вашу петербургскую немку, — ответил Алексей, — лицо ее сразу становится злым, написано на нем, что желает дать выговор молодому человеку, проучить и воспитать.

— А англичанки? — спросила Вера. — Если взглянет на нее молодой человек?

— Англичанки очень разные, обычно, видя к себе внимание, смягчится и прояснеет, примет взгляд как вежливость, а не как безобразие.

— Так англичанки строили тебе глазки? — грозным тоном прокурора спросила Наташа.

Все расхохотались.

Этот день тянулся долго, превращаясь в праздник.

Вера сказала, что приглашает Алексея на прогулку, чтобы он не отвыкал от северных пейзажей раннего лета. Вера ушла переодеваться. Ее дядюшки насели на гостя.

— Ну про японочек! Еще про японочек!

Все нахохотались, накурились, наговорились и наслушались.

Алексей и Вера вышли. Солнце еще высоко над горизонтом. Нева спокойна, как покрыта льдом.

Попалась новенькая коляска на рессорах. Уехали на острова. Северное солнце сияло над входящей в силу листвой.

«Тут мы прощались, — подумал Алексей, выходя из экипажа, — мы отвергали пошлость обычаев, наше доверие было безгранично, ниже нашего достоинства было клясться… а я ничего не исполнил. Потоки жизни увлекли меня… и я был современен. И что же… Как мне Мусин-Пушкин сказал: „Эх вы, гонконгский пленник! Англичанка это вам не японка“. А дело, может быть, не только в моем формальном слове, которое ей-то я дал».

Вера рассказала про молодых лошадей, но что она редко выезжает. С отцом кормит их овсом и отрубями каждый вечер.

— Я ждала тебя.

Алексей знал, что она любила верховую езду. В седле, бывало, резко менялась, ее полудетское лицо становилось требовательным и сильным.