Бенино сидел в комнате Гвидо, где стены были обиты гладкой тканью зеленого цвета с розовыми разводами. Да, бедняга Сервус никогда не отличался тонким вкусом — разве что в драгоценных камнях он понимал прекрасно.
Вспомнив, как он встретил его в этот раз — в ночной рубахе, босой и всклокоченный, Бенино улыбнулся. Но сразу затем вспомнил бездыханное тело, распростертое на роскошном ложе, с клинком в могучей спине. Глаза его повлажнели. Ну почему, почему Сервус не уберегся? Гвидо прав: зная об опасности, он должен был быть настороже каждый миг, а он позволил вонзить в себя кинжал, вовсе не оказав сопротивления.
Бенино вдруг рассердился. Проклятый убийца отделался легко! Тяжелая рука рыцаря даже не коснулась его! Знать бы, кто этот таинственный преступник, посмотреть бы в его наглые глаза — глаза предателя, и разбить в кровь его мерзкий нос — нос предателя… Философ вздрогнул, живо представив себе фигуру без лица (потому что лица он еще не знал); руки его напряглись, пальцы сжались в кулаки. Его вид — утонченный, изящный — многих вводил в заблуждение. Пожалуй, только Сервус да родные знали, сколько силы таит в себе это гибкое тело…
— Вот и я, — бодро сказал Гвидо, возникая в дверях. — Ты уже видел?
— Видел? Что? — недоуменно отозвался философ.
— А вот. Подсунули под дверь утром.
Маленький дознаватель протянул руку и схватил со столика обрывок папируса, на коем красивыми буквами, по-аквилонски, было написано: «Сервуса убил шемит. Посмотри его сапог».
— Какой еще сапог? — не понял Бенине.
— Обыкновенный.
— А как мы посмотрим, если сапог у него на ноге?
— Не на ноге. Он как приехал, так и снял его. То есть он оба сапога снял, а в одном… В одном было вот что…
Гвидо приоткрыл полу куртки (философ заметил там множество карманов), пошарил под нею и выудил… черную жемчужину! Ту, что еще вчера преспокойно возлежала в своем футляре, а тот — в сокровищнице Сервуса Нарота.
— Ах, подлец… — пробормотал Бенино. — Он уволок черную жемчужину! Ах, подлец…
— Но это еще не все! — сообщил Гвидо так радостно, словно кроме жемчужины в сапоге шемита лежал сам убийца рыцаря и аквилонца.
Снова сунув руку под полу куртки, он достал… И в этот раз Бенино был просто сражен… На ладони маленького дознавателя лежал кинжал — его собственный, тот, который он всегда брал с собой в дорогу, на всякий случай.
— О, Митра… — застонал философ. — Ублюдок собирается прирезать кого-то моим кинжалом…
— Именно! — победно воскликнул Гвидо. — И мы должны его остановить, пока не поздно!
— Слушай-ка, Гвидо, — осторожно произнес Бенино. — А ты уверен, что это он?
— Маршалл? Нет, напротив. Я уверен, что это не он.
Маршалл украл жемчужину, только и всего. Убийца — другой.
— Кто?
— Тот, кто написал это славное письмецо.
— Прости, но мне кажется, что это славное письмецо написал Лумо…
— Нет. — Выцветшие брови малыша Гвидо сошлись у переносицы. — Это не Лумо. Ты знаешь, мне очень стыдно признаваться, но мой бедный родственник совсем не умел писать. Читать — да, немного, и только по-немедийски. А сие писано аквилонскими буквами, и почерк хорош… Нет, это не Лумо.
— А где он тогда?
Гвидо промолчал, что весьма удивило философа. Обычно этот маленький человечек был словоохотлив и любезен, а теперь вот отвернулся и не думает отвечать.
— Что ж, пожелаешь — скажешь, — легко решил проблему Бенино. — Ну, а сейчас нам нужно идти вниз. Маршалл там — ждет нас, и Заир Шах тоже. Кстати, а ты не думал о Заир Шахе? По-моему, лучшего убийцы, чем он, нам не найти.
— Надо подумать, — сказал Гвидо, оборачиваясь к философу. Судя по улыбке, он оценил его тактичность. — Вперед!
Спускаясь по лестнице вслед за маленьким дознавателем, Бенино думал, что тому, по всей вероятности, очень нравится быть полководцем. Здесь, сейчас, он на своем месте. Вот если б ничего не случилось, если б не произошло два убийства одно за другим, вряд ли кто обратил внимание на приемного сына Гая Деметриоса. Ну, сын и сын, что тут такого? Теперь же он был главным лицом: к нему обращались за советом и помощью, на его вопросы отвечали (он напрасно опасался, что гости не воспримут его всерьез и потребуется помощь философа — старого знакомца всех приятелей Сервуса Нарота), его мнением дорожили. Иначе не ему, а Бенине прислали бы этот клочок папируса с…
И тут Бенине как что-то дернуло. А откуда ему знать, что папирус и в самом деле подбросили? Уж не сам ли хитроумный Гвидо нацарапал это послание? Подозрения с новой силой вспыхнули в душе философа. Он вспомнил черную жемчужину и свой кинжал. Странный набор!
Почему ж тогда в том же сапоге не лежал камень Богини Судеб? Да потому, что Гвидо — единственный в этом доме, кто ни демона не понимает в самоцветах. Лал не нужен ему — ему больше пришлась по душе черная жемчужина… Но тут Бенине совсем запутался. Если даже малышу так приглянулась черная жемчужина, зачем он положил ее в сапог Маршалла да еще написал об этом сам себе письмо? Почему не положить ее в свой собственный сапог? И зачем демонстрировать ее Бенино?