К вечеру вдалеке показались стены древнего Бвадрандата — города, выстроенного прародителями вендийцев в незапамятные времена на берегу Мхете. Конан бывал там однажды. Длинные, очень узкие (в пять шагов шириной), очень грязные и кривые улочки, приземистые крепкие дома из железного дерева, в центре — дворцы, поражающие великолепием мозаичной 0 тДелки и пластами золота на широких ставнях, и — Пыль. Отчетливее всего киммериец помнил как раз пыль. Она забивалась в уши, в ноздри, клубилась перед глазами, покрывала волосы и одежду, так что все горожане с первого взгляда виделись путешественнику одинаковыми: седовласыми, облаченными в серого цвета.
Ганимед рассказал Конану, что ближайший путь в Мандхатту лежит именно через Бвадрандат. Следовало пройти его насквозь, затем у восточных врат города нанять слонов, пересечь на них небольшую пустошь, а далее мелководную речушку, за коей и проходила граница королевства.
Причалив к берегу, спутники препоручили лодку на хранение рыбаку — низкорослому, тощему и столь же древнему, как сам город, — отдав за услугу сию один из подаренных им кинжалов в кожаных ножнах. Второй кинжал уже висел на поясе Трилле — с разрешения варвара, конечно, — чем парень был чрезвычайно горд и доволен. Поднявшись по тропе к серым, словно пропитанным здешней пылью, полуразрушенным стенам, спутники вошли в Бвадрандат — нелепый и великолепный одновременно. Пышность и богатство царили тут наравне с нищетой и ветхостью, жирные смуглолицые купцы проплывали в роскошных паланкинах рядом с бегущими по своим делам щуплыми и тоже смуглолицыми оборванцами.
Конан не помнил дороги в таверну, зато хорошо помнил, что таверен всякого рода было здесь великое множество — на каждой улице по паре, а то и больше. Действительно: не успели они сделать и тридцати шагов, как увидели заскучавшего в отсутствии прохожих зазывалу — толстяка в белых шароварах и ярко-красном тюрбане на круглой как шар голове. В руке его намертво была зажата трещотка, коей он немедленно завертел, едва завидя троих чужестранцев.
Впрочем, и без его помощи они не прошли бы мимо. Запахи, доносящиеся из гостеприимно распахнутой двери, волновали не только обоняние, но и душу. Тонкие, удивительно нежные ароматы смешались с грубыми запахами жаркого и половой тряпки; голодный учуяв их, умилялся и спешил войти; сытый, напротив, раздражался и устремлялся прочь. Спутники были голодны- А посему, не раздумывая и мига, они спустились на две ступеньки вниз и потребовали у хозяина мяса, рыбы, хлеба и вина.
В ожидании заказа Трилле и Клеменсина с любопытством оглядывались по сторонам. Зал был мал, пол заплеван и протерт до дыр, зато столы так и сверкали скобленными крышками, а меж ними ползал шикарно одетый, зевающий во весь беззубый рот подавальщик. Еле волоча ноги, он приблизился к путешественникам, уставился черными выкаченными глазами на киммерийца, и ловко швырнул на стол блюдо с жарким. Затем, все не отрывая взора от поразившего его своей статью и мощью Конана, потащился к новым посетителям — двум кривоногим и похожим друг на друга как две капли воды торговцам рыбой. Сели они за соседний стол.
Трилле сморщился от резкого запаха протухшей воды и рыбьей чешуи, посмотрел на пришельцев грозно, однако никакой реакции не дождался. Они были так же вялы и сонны, как здешний слуга, а тот, в свою очередь, как те рыбины, что шевелились еще в их корзинах.
Варвар, который и сам давно хотел спать, перевел ленивый взгляд в угол таверны и… огромный кусок мяса застрял у него в горле. Он поперхнулся, закашлялся. Трилле и Клеменсина с удивлением посмотрели туда же. Не требовалось слов, дабы объяснить им, что произошло с Конаном. В дальнем углу, за маленьким круглым столиком, сидела… Да, ее можно было назвать красавицей, хотя на самом деле для таких девушек еще не придумано истинного названия. Белые пышные волосы ниспадали на узкие плечи, волнами покрывая высокую грудь; голубые, почти прозрачные глаза, обрамленные черными густыми ресницами, глядели на жалкий мирок таверны нежно и спокойно; казалось, она не осознавала еще своей поразительной Красоты, но было видно, что годы ранней юности уже Миновали — сейчас она вступила в ту пору, когда девушка уже прозывается женщиной, и даже слепец Не ошибется в этом, лишь заслышав звук ее чудесного бархатного голоса.
Конан ничуть не сомневался в тембре ее голоса однако убедиться не мешало. Быстро запихав в рот еще один кусок мяса, он проглотил его, запил глотком вина, вытер губы тыльной стороной ладони, встал и решительно направился к ней.
— Я Конан из Киммерии, — представился он, одарив ее своей самой обаятельной улыбкой, слегка похожей на волчий оскал.
— Лукресия, — ответила она, нисколько не смутившись. Голос у нее оказался именно такой, какой и предполагался, то есть нежный и одновременно низкий, с приятными грудными нотками.
— Ты не похожа на вендийку, — сказал Конан и не сдержал гордой усмешки: он считал, что сделал ей весьма тонкий комплимент.
— Я из Аквилонии.