Владычица Озера

Он уже не чувствовал ни пинков, ни ударов метлы, которыми хозяйка благодарила его за то, что он одиннадцать лет ловил мышей. Выброшенный со двора, он умирал в пенящейся мылом и мочой канаве. Умирал, желая этим неблагодарным людям заболеть тоже. И страдать так, как страдает он.

Его пожеланию предстояло вскоре исполниться. Причем в гигантских масштабах. Воистину гигантских масштабах.

Женщина, выбросившая Рыжика со двора, остановилась, задрала юбку и почесала ногу под коленом. Зудило.

Ее укусила блоха.

***

Звезды над Эльскердегом светились ярко. Мерцали. Искры костра блекли на их фоне.

— Ни цинтрийский мир, — сказал эльф, — ни тем более проведенный с большой помпой новиградский парад нельзя считать отметинами и верстовыми камнями. Что за понятия такие? Политическая власть не может творить истории с помощью актов или декретов. Не может она и давать истории оценку, выставлять баллы или раскладывать по полочкам, хотя в гордыне своей ни одна власть таковой истины не признает и не приемлет. Одним из ярчайших проявлений вашего человеческого зазнайства является так называемая историография, попытки судить и выносить приговоры, как вы говорите, «делам минувших дней». Для вас, людей, это типично и проистекает из того факта, что природа наделила вас эфемерной, муравьиной, мотыльковой, смешной жизнью однодневок, не дотягивающей и до сотни лет. Вы же к своему существованию насекомых пытаетесь подстраивать весь мир. А меж тем история — процесс непрерывный и бесконечный. Невозможно поделить историю на кусочки — отсюда и досюда, от даты до даты. Историю нельзя декретировать и тем более изменить королевскими указами. Даже выиграв войну.

— Я философствовать не стану, — сказал пилигрим. — Как было сказано, я человек простой, прямой и некрасноречивый. Однако осмелюсь заметить вот что: во-первых, короткая как у насекомых жизнь защищает нас, людей, от декадентства, склоняет к тому, чтобы, ценя жизнь, жить интенсивно и творчески, использовать каждую минуту жизни и радоваться ей. А когда потребуется, без сожаления отдать ее за нужное дело. Я говорю и мыслю как человек, но ведь точно так же мыслили долгожители эльфы, когда шли биться и умирать в командах скоя’таэлей. Если я не прав, пусть меня поправят.

Пилигрим выждал соответствующее время, но никто его не поправил.

— Во-вторых, — продолжал он, — мне кажется, политическая власть, хоть она и не способна изменить историю, может своими действиями создать вовсе не плохие иллюзии и видимости такой способности. Для этого у власти имеются методы и инструменты.

— О да, — ответил эльф, отворачиваясь. — Здесь вы попали в самую суть, господин пилигрим. У власти есть методы и инструменты. Такие, с которыми невозможно дискутировать.

***

Галера ударила бортом по обросшей водорослями и ракушками свае. Бросили сходни. Загремели крики, проклятия, команды.

Кричали чайки, подхватывающие отбросы, что покрывали зеленую грязную воду порта. Побережье кишело людьми. В основном в военной форме.

— Конец рейса, господа эльфы, — сказал нильфгаардский командир конвоя. — Мы в Диллингене. Выбирайтесь! Вас тут ждут!

Их действительно ждали.

Ни один из эльфов — и уж конечно, не Фаоильтиарна, — ни на секунду не поверил заверениям о справедливых судах и амнистиях. У скоя’таэлей и офицеров бригады «Врихедд» не было никаких иллюзий относительно ожидающей их за Яругой судьбы. В большинстве своем они уже смирились с нею, воспринимали стоически, даже безразлично. Вероятно, думали, что ничто уже их не удивит.

Они ошибались.

Их вытолкали с галеры, звенящих и бряцающих кандалами, погнали на мол, потом на набережную, где стояли ряды вооруженных солдат. Были там и гражданские. Из тех, чьи острые глазки быстро моргали, бегая от лица к лицу, от фигуры к фигуре. «Селекционеры», — подумал Фаоильтиарна. И не ошибся. На то, что его изуродованное лицо прозевают, он, конечно, рассчитывать не мог. И не рассчитывал.

— Господин Исенгрим Фаоильтиарна? Железный Волк? Какая приятная неожиданность! Извольте, извольте!

Солдаты вытащили его из строя кандальников.

— Va faill! — крикнул ему Коиннеах Де Рео, которого тоже узнали и вытащили другие военные, носившие ринграфы с реданским орлом. — Se’ved se caerme dea!

— Встретитесь, — прошипел штатский, отделивший Фаоильтиарну, — но, я думаю, в аду. Его там уже ждут, в Дракенборге. А ну постойте-ка! Да случаем это уж не господин ли Риордаин? Взять его!

Всего из колонны вытащили троих. Только троих. Фаоильтиарна понял, и внезапно (он даже удивился) его охватил страх.

— Va faill! — крикнул друзьям вытянутый из ряда Ангус Бри-Кри, звеня кандалами. — Va faill, fraeren!

Солдат грубо толкнул его.

Далеко их не увели. Только до одного из сараев вблизи пристани. Рядом с гаванью, над которой покачивался лес мачт.

Штатский подал знак. Фаоильтиарну толкнули к столбу, к балке, на которую закинули веревку. К веревке начали привязывать железный крюк. Риордаина и Ангуса усадили на два стоящих на глинобитной площадке табурета.