Владыка башни

Ремонтом поселения они заниматься не стали: напротив, окончательно развалили деревянные дома на дрова для костров. Их собственные жилища были легкими разборными шатрами из скрученных ветвей, накрытых шкурами или листвой.

— Мы кочуем, — ответил шаман Ваэлину, когда тот поинтересовался, где будет их поселение. — Наш дом — это люди, а не… место.

Ночью в племени родился первый ребенок на новом месте, девочка. Она увидела свет лишь благодаря силе воли своей матери и жертвенности семьи, которая голодала сама, но кормила беременную женщину. Шаман вышел из шатра и поднял кричащего младенца к небу, моля осенить того неизмеримой благодатью. Весь прочий народ встал вокруг в почтительном молчании. Ваэлин почувствовал, что непроницаемая завеса отчаяния, лежавшая на них, чуть-чуть приподнялась. На некоторых лицах он заметил слабые улыбки, на других — слезы. Они потеряли свое имя, но оживали.

На следующее утро он их покинул, договорившись, что через два месяца приедет вновь и привезет еды. Хотя, судя по их умению охотиться, она вряд ли могла им понадобиться. Мудрый Медведь тепло поблагодарил Ваэлина, крепко пожав ему руку, но предчувствие беды не покидало шамана.

— Воларсссы не остановятся, — произнес он.

— Здесь они вас не достанут, — успокоил его Ваэлин. — Если же они придут, мы будем вместе сражаться с ними.

Лицо шамана стало еще более печальным: он послал Ваэлину видение, в котором читалось горькое сожаление — армия, темные ряды пехоты и кавалерии сжимают кольцо вокруг промерзших долин, их так много, что невозможно сосчитать, они движутся на юг, к какому-то отдаленному порту…

— Они идут не за нами, — сказал шаман. — Они идут за тобой.

* * *

Ваэлин возвращался в молчании, видение старика не выходило у него из головы, как он ни гнал его от себя.

— Они назвали девочку Темноглазкой, — подъехав, сказала Дарена. — В вашу честь.

Ваэлин рассеянно кивнул. «Старик сказал, что на Королевство движется целая армия, но песнь крови по-прежнему спокойна, а Воларию от нас отделяет целый океан».

— Признаться, я счастлива, что возвращаюсь домой, — продолжила Дарена. — Давненько мне не приходилось сидеть в седле так долго. Боюсь, я слишком привыкла к удобствам.

— Мне хотелось бы повидаться с друзьями, прежде чем я вернусь в Башню, — сказал Ваэлин. — Вы не могли бы сопроводить меня?

— Разумеется, милорд, — ответила Дарена. Она немного помолчала и рассмеялась.

— Госпожа?

— Так, ничего. Просто вспомнила слова брата Келана: «Они прислали нам ястреба войны». А оказалось, что прибыл миротворец.

Той ночью он сел отдельно от костра, у которого расположились Дарена, капитан Орвен и женщина-эорхиль. Отошел подальше, чтобы не мешали их голоса, и запел. Первым делом отыскал свою сестру. Та была в комнате, в башне, и рисовала в своей обычной нервной, но точной манере: на холсте постепенно проступала гавань, корабли, моряки. Девушка была совершенно захвачена работой, но ее одиночество огорчило Ваэлина.

Затем, в первый раз за все время, он попытался вызвать Риву. И с облегчением увидел, что беглянка жива. Она с отсутствующей миной слушала какую-то пышногрудую женщину, держащую в руке свиток. Комната походила на библиотеку, в окно которой Ваэлин разглядел двойной шпиль собора Алльтора. Было непривычно видеть Риву в платье, девушка явно извелась уже от неудобного наряда и откровенной скуки. Женщина показалась Ваэлину чем-то знакомой. Недовольство Ривы все возрастало, и вдруг она рявкнула что-то, без сомнения — грубость. Но женщина лишь рассмеялась и развернула следующий свиток.

Каэниса он нашел в лагере королевской гвардии, тот держал совет с другими офицерами Бегущих Волков. Это напряженное выражение лиц Ваэлин знал прекрасно: лица мужчин, отправлявшихся на войну. «Опять волнения в Королевстве? — подумал он. — Или что похуже?»

Впрочем, сам Каэнис казался беспечным, как всегда перед надвигающейся битвой. Он с памятной Ваэлину уверенностью раздавал приказы. Но при взгляде на брата в песни появилась скорбная нота: Ваэлин знал, что последние их слова, сказанные друг другу, продолжают мучить его.

Аль-Сорна продолжил петь, чувствуя подступающий холод, который вскоре заставит его прекратить пение. Он бросил последние силы на поиски Френтиса — но вновь потерпел неудачу. Песнь обратилась какой-то какофонией, картинка рассыпалась на мелкие черточки: груда камней в заросшей кустарником пустыне, горящий дом, корабль, входящий в порт… Последний образ оказался самым цельным, пусть видение и длилось всего несколько мгновений. По волнам медленно плыл корабль с потемневшими от времени парусами и обшивкой, и мелодия сразу зазвучала зловеще…