Владыка башни

— Далеко не всякой. Только той, которая владеет даром. Твоя сила, огонь, горящий в тебе или во мне, не угасает со смертью тела.

— Но душа провалится в пустоту. Что она найдёт там?

— Полагаю, совсем скоро я это узнаю, — улыбнулась слепая.

— Там, в пустоте, что-то существует. Нечто такое, что захватывает души и, искалечив их, делает своими слугами, а потом посылает назад, в тела других одарённых.

— Выходит, он окреп, — удивлённо приподняла она брови.

— Кто окреп? Кто там живёт?

— Мне это неведомо. — Она повернула к Аль-Сорне своё незрячее лицо, на котором читалось сожаление. — Я знаю лишь то, чего он хочет. Он изголодался.

— Изголодался?..

— По смерти. — Уверенность, прозвучавшая в её тоне, отметала все сомнения. — По смерти.

— Вы знаете, как его можно победить?

Закрыв глаза, она отрицательно покачала головой.

— Но я могу сказать, что его должно сразить, если тебе небезразлична судьба этого мира.

Аль-Сорна поднял лицо к ночному небу, которое виднелось в прорехах между ветвями, и увидел семь звёзд, образующих Меч. По тому, как высоко в небе стояло созвездие, Ваэлин заключил, что здесь уже стоит ранняя осень, но как далеко в прошлом он находился, оставалось загадкой.

— Это уже произошло? — спросил он. — Мой народ уже пришёл в эти земли?

— Нет, что ты, я умерла задолго до этого. Оно и к лучшему, судя по посещавшим меня видениям.

— А будущее? Каково будущее этой земли?

Слепая повернулась с костру и некоторое время молчала. Ваэлин уже решил, что ответа не будет, но она произнесла:

— Ты, Бераль-Шак-Ур, и есть самое далёкое будущее, в которое мне удалось заглянуть. После тебя будущего нет. По крайней мере, я ничего не вижу.

— И все же вы хотите, чтобы я сражался?

— Мой дар несовершенен, и многое остаётся сокрытым. Да и вообще, чего бы ты хотел? Сидеть с унылой физиономией и ждать конца?

— Твоё племя не пропускает нас через лес. Что мне им сказать?

— Не пропускает? — Она изумлённо наморщила лоб. — Передай им, что они должны это сделать. Это поможет.

— И всё?

— А мне-то откуда знать? — Она издала горький смешок. — Люди, живущие в этом лесу, хоть и говорят на одном со мной языке, и в их жилах течёт та же кровь, что и в моих, но это уже не мой народ. Те, кто сейчас приходят к камню, — лишь тени былого величия и красоты. Они сбиваются в кланы и заняты лишь бесконечными сраженьями с лонаками, а знания и мудрость променяли на легенды и сказки. Они забыли, кем были когда-то, они ослабели и измельчали.

— Если они не присоединятся теперь ко мне, то исчезнут даже эти тени прошлого величия, а вместе с ними и надежда, что однажды всё возродится.

— Разбитое не склеить. Таков порядок вещей. — Она повернулась к камню. — Эти ковчеги памяти времён создали не мы, они существовали задолго до нас. Мы лишь догадались, как ими пользоваться, хотя они по-прежнему непокорны и захватывают разум тех, кого сочтут недостойными. Когда-то народ, куда более великий, чем сеорда, творил чудеса и строил города, сплошь покрывавшие эту землю. А сейчас даже имени тех людей никто не помнит. — Она замолчала и вновь повернулась к огню, на её лице отразилась усталость. — Я надеялась, что наша с тобой последняя встреча будет радостной. Что ты поведаешь мне о жене и детишках, о долгих годах, прожитых в мире и покое.

— Мне жаль, что я расстроил тебя. — Ваэлин потянулся к её руке, зная, что ничего не почувствует, но всё равно накрыл её ладонь своей.

Она не ответила, и Аль-Сорна понял, что виденье рассеивается. Он вернулся к камню, протянул руку, чтобы коснуться его поверхности, но задержался.

— Прощай, Нерсус-Силь-Нин.

— Прощай, Бераль-Шак-Ур, — ответила слепая, не поворачивая головы. — Если выиграешь свою войну, возвращайся к камню — возможно, ты найдёшь того, кто захочет поговорить с тобой.

— Возможно...

Стоило прижать ладонь к камню, как вернулся солнечный свет, прогоняя ночную прохладу. Ваэлин набрал в грудь побольше воздуха и, стараясь, чтобы голос прозвучал властно, произнёс:

— Слепая женщина сказала своё слово...

Он умолк, увидев, что все двенадцать старейшин вскочили на ноги и уставились куда-то в сторону от него, а у Дарены глаза широко распахнуты. Песнь крови вдруг загремела в нём, он обернулся.

Рядом сидел зеленоглазый волк. Зверь так же внимательно смотрел на Аль-Сорну, как и прежде. Ваэлин не помнил, чтобы волк был таким большим: если бы тот поднялся на задние лапы, то сделался бы выше него. Волк облизнулся, поднял морду к небу и издал настолько громкий вой, что он заглушил все звуки мира, отзываясь болью в ушах.

Хищник опустил голову, и вой прекратился. На лес упала тишина, чтобы тут же исчезнуть — её разорвал ответный вой со всех сторон: волки Великого Северного леса отвечали зеленоглазому. Их клич все длился и длился, а волк поднялся, подошёл к Аль-Сорне и обнюхал его. Огромная голова находилась на уровне груди Ваэлина, а тот услышал песнь крови зверя: это была всё та же странная мелодия, что и в день смерти Дентоса, — настолько чуждая человеку, что казалась диссонансом. Но одна нота проступала совершенно определённо: «Доверие. Он мне доверяет».