Я видел вселенные, где уже не было звезд. Где среди мрака пространства я чувствовал только черные дыры, что поглотили все сущее и медленно дрейфовали в бездонной тьме.
Я видел вселенные, где не было даже понятия материи. А сами эти вселенные могли бы сотнями уместиться на моей ладони.
Я видел пространство, наполненное одним лишь светом. И о массах там можно было судить только по интенсивности излучения.
Я видел рождение Вселенной из частицы и наблюдал, как возрождалась Вселенная из разваливающейся праматери всех черных дыр. И та и другая были прекрасны и в чем-то схожи.
И понял я. Нет грани между малым и огромным. Между тьмой и светом. Между Добром и Злом. Грань, которая их разделяет, – лишь наше понимание. И опустились у меня руки. Чего стоят мои стремления и мои труды, когда все тлен и не имеет ценности для Вселенной. И заплакал я…
Вместо пролога
Мысли мои, следуя строго заданному курсу самоуничижения, изобретательно находили самые изощренные ругательства для моего бестолкового поведения. Больше половины новых слов, рождавшихся в моей голове, были абсолютно непроизносимыми в приличном обществе. А все остальные подводили к одному выводу: «Это каким идиотом надо быть, чтобы заблудиться в трех палубах от собственной каюты». План, начертанный резцом на стене коридора, никак не помогал мне сориентироваться. Чем больше я на него смотрел, тем больше изумлялся. Во-первых, было непонятно, где я находился. А во-вторых, я не соображал, как вообще смог потеряться. Вроде, преследуя плод своего воображения, я не мог так далеко забраться, чтобы даже в теории не представлять, куда меня занесло. Горестно вздыхая перед планом гигантской, без преувеличения, палубы, я в который раз пытался понять, где же я и куда мне двигаться, чтобы вернуться к себе.
В конце длинного коридора мне вновь почудилось движение, и я, оторвавшись от плана палубы, побежал, топая тяжелыми армейскими ботинками, в надежде застать прятавшееся от меня существо. Но, добежав до развилки и осмотрев проходы, терявшиеся в чудовищной дали, я, как и в прошлые разы, конечно, никого не увидел. Искренне считая, что это Орпенн надо мной издевается, я зло выругался сквозь зубы и уже не торопясь пошел назад к плану палубы.
Я был уже настолько измотан беготней за «призраком», что подмывало плюнуть на эту идиотскую охоту и пойти, спрятаться в свою камеру человеческого проживания. Было холодно. Сыро и холодно. И хотя бег помогал согреться, но стоило вот так остановиться где-либо, и пот, выступивший под легким летным комбинезоном, начинал остывать, принося неприятные ощущения. Я даже подумывал облачиться в скафандр, чтобы не замерзнуть, но это значило вернуться на три палубы вниз, а я даже где спуск не представлял, настолько огромное расстояние я накрутил по этому ярусу и его коридорам.
Ведя пальцем по плану, я наконец окончательно сообразил, куда мне, собственно, надо идти, и, подняв воротник и иногда поглядывая назад, непонятно чего опасаясь, я побрел в сторону ближайшего «колодца».