Владыка мира

Раздвинув бедра Ман-бай, Салим начал ласкать ее. Она задрожала всем телом и часто задышала. Вскоре, выгнув спину и прикрыв глаза, начала тихо вскрикивать, прижимаясь так плотно, что он чувствовал, как тверды ее соски. Несмотря на юный возраст, Салим познал достаточно женщин, чтобы понять, что сейчас она не желала, чтобы он останавливался. Сдерживая себя, он попытался осторожно войти в нее. Это оказалось не так просто. Юноша никогда не занимался любовью с девственницей, но знал, что должен постараться не причинить ей боль. Тут он снова ощутил, что его юная жена охвачена желанием. Ее крики становились все громче, и, обхватив руками его крепкие мускулистые плечи, она подгоняла его. Его толчки стали резче и быстрее. Крики Ман-бай перешли в стоны, но явно от наслаждения, а не от боли. Тогда Салим почувствовал, что прорвался сквозь что-то внутри нее, и оказался глубоко в ее лоне. Они двигались, как одно целое, их влажные от пота тела были крепко сцеплены. Салим зажмурил глаза и закинул голову назад. Он пытался сдержаться еще немного, но не смог. Наступила развязка, и он слышал, как его собственные восторженные стоны смешиваются со сладострастными вздохами Ман-бай…

Салим молча лежал возле своей жены, уронив руку на ее пышные ягодицы. Сила ее вожделения слегка ошеломила его, но он был рад видеть, как Ман-бай дерзко наслаждается соитием и в свою первую брачную ночь нетерпелива и не испытывает смущения. Высвободившись из его рук, она села и, откинув свои мокрые от пота волосы с лица, заговорила первой:

– О чем ты думаешь, брат?

– Что с женой мне повезло.

– И мне повезло с мужем. – Она обвила руками его шею. – Мне говорили, что ты красив, но невестам часто рассказывают неправду о мужчинах, за которых семья хочет выдать их замуж. Я ведь запомнила тебя просто неловким мальчишкой…

Следующим утром простыни с брачного ложа были должным образом осмотрены, и бой барабанов объявил, что брачная ночь состоялась. Среди тех, кто пришел отдать почести новобрачным, был Абуль Фазл.

– Я сделал запись в имперских хрониках, которая гласит, что светлейший принц вчера связал себя узами брака с ярчайшим бриллиантом целомудрия в империи, – объявил он в своей обычной велеречивой манере.

Салим слушал вежливо, как и всегда, но был рад, когда летописец удалился.

Дальше последовали празднества, как и задумал Акбар. Свадебные дары со всех концов империи – драгоценные камни, блюда из нефрита, серебра и золота, высоко ступающие арабские скакуны, расшитые шали из тончайшей шерсти (еще один подарок от усмиренного султана Кашмира), и даже пара львов – все это было показано жителям Лахора. Вдоль берегов реки Рави были устроены гонки на верблюдах. К своему большому удовлетворению, Салим победил обоих своих единокровных братьев в одном забеге и успешно привел своего ногастого верблюда, который беспрестанно фыркал и плевался, к финишной черте под оглушительный рев зрителей. Самых сильных боевых слонов отца свели в поединке друг против друга в заграждении из высоких земляных укреплений, и те бились, пока основательно не изранили друг друга, а их бивни и серые шкуры не окрасились кровью. Празднества продолжались и по ночам, и к полуночи от множества фейерверков было светло, как днем. Но каждый вечер, какими бы захватывающими и диковинными ни были увеселения, Салим всеми мыслями стремился к тому мигу, когда снова сможет оказаться в нетерпеливых руках Ман-бай, пока утреннее солнце не начнет греть стены дворца. Сулейман-бек шутил, что если так будет продолжаться, то новоиспеченному мужу придется попросить у хакима мазь для натруженной поясницы.

– Я нарекаю тебя Хусрав, мой первенец и самый любимый сын. – С этими словами Салим взял белое нефритовое блюдце с крошечными золотыми монетами и осторожно осыпал ими голову ребенка. – Да будет твоя жизнь озарена успехом, в знак которого я осыпаю тебя этими земными богатствами.

Ребенок моргнул, а затем посмотрел на отца с окаймленной шелком зеленой бархатной подушки, на которой лежал. Салим ожидал непременно услышать протестующий вопль, но вместо этого Хусрав улыбнулся и замолотил ручками и ножками. Принц взял подушку и высоко ее поднял, чтобы все видели его здорового маленького сына. Послышался вежливый ропот одобрения от собравшихся придворных, а военачальники звучно восхищались жизнерадостностью ребенка и желали ему долгой жизни.