Владыка Серафим. Роман. Часть третья (СИ)

Скоро он стал понимать, что для сохранения порядка и гармонии как в природе, так и в обществе человеческом, нужны жертвы, затраты сил и энергии, которой избранные люди делились безвозмездно с окружающими их.

Вспоминая исход из земли Египетской, описанный в священных книгах, он понимал, что люди, простые пастухи и земледельцы, не понимают и не верят священным словам мудрости и что только по делам судят учителей и праведников. Они понимают, где правда, а где ложь уже после того, как учитель умер или был убит с их же молчаливого согласия и даже их же руками.

Только тот, кто сам пострадал, кто не выбирает безопасный жизненный путь, остается в умах и сердцах простых людей. Доброе дерево приносит плоды добрые и наоборот, сорняки и колючки дают семена, из которых вырастают плевелы и тернии. Так и после смерти человеков: от доброго остается добро, светлая память, пример в назидание добрым; от злых, даже если они умерли во дворцах роскошных и в глубокой старости, остаются их злые дела и поступки, а слова их, лживые и непостоянные, забываются сразу же после их смерти, а иногда еще и при жизни...

Бог не спешит с возмездием, но даже дальние потомки злых людей ощущают на своей судьбе печать божьей отверженности.

"Отец наш небесный, Всеблагой, добр и справедлив, но и наказывает грешников по делам их через своих посланцев и почитающих его. Вспомним его милосердие к потомкам Иакова, бегущих из египетского плена. Сколько раз он прощал их, приходил к ним на помощь в самые тяжелые минуты.

Но его посланец, Моисей, по его воле казнил и наказывал слабодушных отступников и когда, в отсутствии Моисея, при брате его Ароне отлили из золота тельца и стали ему поклоняться, то вернувшийся с Синая Моисей, разбил и велел казнить до трёх тысяч виновных в непослушании.

Таким образом Бог не только прощает, но и наказывает, а прощает как раз тех, кто согрешил, но и кается.

А наказывает тех, кто верит, что он безгрешен. Но Бог наказывает всех, кто действует, даже героев. И Моисей и Давид, и все цари израильские, не были безгрешными, но разница между ними и лицемерами в том, что они часто вынуждены выбирать между двух зол, когда действуют и, выбирая меньшее, они знают, что и это грех и Отец за это накажет их, и поэтому каются до совершения греха, уже только вообразив злое действие, не пеняя на обстоятельства, вынуждающие их так действовать.

Не то с фарисеями. Они не выбирают, они хотят получить почет ничего не делая для людей и эта их осторожность говорит об их равнодушии к человеческим заблуждениям и бедам. Они не злые и не добрые, не горячи и не холодны. Они никакие и поэтому Отец наш отвергает их, так как добрый платит за свою доброту разочарованием и даже сожалением, когда его обманывают.

Злой платит за зло и часто, осознав сделанное зло кается с силой и глубиной присущей характерному человеку. Но равнодушный человек ни о ком искренне не заботится, так как никого не способен ценить, любить из-за своего осторожного эгоизма".

---------------------------------------""----------------------------------

...Шли годы. Иисус все дальше и дальше заходил в своих рассуждениях, да так, что даже Мария, не всегда могла понять слов сына.

Однажды, как то в субботу, Иисус, после полудня, возвратился с прогулки и, устало опустившись на скамью, стал мелкими глотками пить колодезную воду. Мария месила тесто для лепешек и вдруг ей так стало жаль этого одинокого, молчаливого и скромного юношу, который был её сыном, но который ничем не походил ни на одного из своих сверстников. И нет-нет, да и вспомнинался ей анегельский свет и ангельский голос, пророчивший ей зачатие Иисуса, как сына Божьего.

Прошло уже почти двадцать шесть лет и действительно стало ясно, что её сын человек необычный, но думалось, что и Богом он не был. Ей стало казаться, что и явление ангела и пророчество ей привиделось, совсем молодой тогда девушке, мечтательнице и фантазерке.

И вот сейчас, сын её, уже взрослый, большой, красивый сидел, смотрел на воду и думал о чем-то о своем. "Он одинок, совсем одинок. Одному так трудно.", - с грустью думала Мария.

- Сынок, - произнесла она нежно, - ну о чем ты все время думаешь и о чем ты уже который год молчишь?.

Она вытерла руки о передник, поправила платок на голове, села рядом, горестно посмотрела на него, не решаясь ни погладить его, ни обнять. Она только пристально взглянула ему в глаза.

Иисуса смотрел на неё грустно, ласково и все понимающе. Но при этом он был так далек и одинок, как далек бывает иностранец, не знающий языка и не могущий не только сказать сам, но и понять, что ему говорят окружающие и только улыбался извиняющейся улыбкой.

Не отрывая от матери глаз, Иисус взял её руки в свои, погладил их и заговорил, словно продолжая сам с собой невидимый и никому не слышимый разговор: