Владыка темной стороны

А мои заново обретенные, дорогие сердцу избранница навек и ее отец, пожалуй, что спасли нам жизнь чуть позже, во время единственной серьезной стычки, разразившейся между нами и общиной, в которой мы обитали. Само по себе дело могло плохо кончиться, если бы гораздо более важные события не отвлекли потом всеобщего внимания, подняв нас в глазах атлантов на недосягаемую высоту. А произошло это так.

Однажды утром, если можно воспользоваться этими словами там, где о времени дня можно судить только по занятиям, профессор и я сидели в нашей общей комнате. Профессор приспособил один из углов под лабораторию и деловито занимался там потрошением попавшихся накануне в сеть гастростомусов. На столе в беспорядке были разбросаны амфиподы, копеподы, экземпляры Valella, Ianthina, Physalia и всякой прочей живности, одинаково непривлекательной на запах и на вид. Я устроился по соседству и занялся атлантской грамматикой, поскольку у наших друзей было множество книг, любопытным образом отпечатанных справа налево на чем-то, что я принял за пергамент, но что на поверку оказалось прессованными и выделанными рыбьими пузырями. Я твердо решил обрести ключ к познаниям атлантов и поэтому большую часть времени уделял письменности и началам языка.

Внезапно наши мирные занятия были беспардонно прерваны вторгшейся в помещение необычайной процессией. Возглавлял ее побагровевший, возбужденный Билл Сканлэн, одной рукой он размахивал, а под мышкой другой, на великую нам потеху, держал пухлого раскричавшегося младенца. За ним следовал Бербрикс, атлантский умелец, тот, что помог Сканлэну соорудить радиоприемник. Это был крупный, дородный и неизменно веселый человек, но теперь у него было лицо дрожащего от горя толстяка. А за ним появилась женщина; соломенного цвета волосы и голубизна глаз свидетельствовали, что она не атлантка, а принадлежит к покоренной расе, предками которой, вероятно, были древнейшие из греков.

— Слышь, начальник! — закричал возбужденный Сканлэн.— Эт’ Бербрикс, свой в доску и, ясно, олух, и его мур-мур, гля, зуб дам, парочка самое то. Она тут за вроде ниггер на югах, но что там, как там, эт’ его личное дело, не суйся.

— Разумеется, его личное дело,— сказал я.— Но бога ради, вас-то это чем касается, Сканлэн?

— То-то, начальник. Заделали пацана. Грят, он выродок, положено ему хана перед статуем с печкой. Ихний главный дерьмо на палочке цапе пацана и ходу, а Бербрикс цапе взад, а я кой-кому в ухо, и те’рь вся гопа рвет следом и...

Продолжить объяснения Сканлэн не успел, в коридоре раздались крики, топот, наша дверь распахнулась, и в комнату ворвались несколько храмовых служек в желтых хламидах. За ними, рассвирепевший и мрачный, явился величавого вида носатый жрец. Жрец дал знак рукой, и служки устремились вперед, чтобы схватить младенца. Но затоптались на месте, завидя, что Сканлэн, положив ребенка на стол с морской живностью, преградил дорогу с острогой в руках. Служки обнажили ножи, и тогда я тоже схватил острогу и бросился на помощь Сканлэну; к нам присоединился и Бербрикс. Вид у нас был такой грозный, что служки попятились, но решительной схватки было не миновать.

— Мистер Хэдли, сэр, вы мал-мал рубите на ихнем ля-ля,— крикнул Сканлэн.— Скажите им, номер не пройдет. Скажите, наше вам, но фирма закрыла выдачу пацанят. Скажите: или они в темпе вамос{Вамос (исп.) — идем.} с ранчо, или тут будет тот еще бенц, хрен они такое видели. Вот! Просил — словил, и еще словишь, до упора, и с приветом.

Заключительную фразу Сканлэна следовало отнести к тому, что доктор Маракот полоснул своим рабочим скальпелем по руке одного из служек, который, зайдя сбоку, замахнулся ножом на Сканлэна. Служка взвыл и заплясал от боли и страха, но его сотоварищи, понукаемые окриками жреца, изготовились к бою. Одному небу известно, чем бы все это кончилось, если бы в комнату не вошли Манд и Мона. Манд замер на месте от изумления при виде происходящего, окликнул первосвященника и горячо пустился в расспросы. Мона кинулась ко мне; по счастливому вдохновению, я схватил со стола младенца и передал ей на руки; тот мигом устроился там и довольно загугукал.

Лицо Манда омрачилось, ясно было, что он озадачен вконец. Он отослал жреца и его приспешников в храм и затем пустился в долгие объяснения, из которых я понял и смог перевести своему товарищу далеко не все.

— Госпоже велено позаботиться о матери и ребенке,— сказал я Сканлэну.

— Эт’ иначее дело. Если мисс Мона ручается, я за. Но если эти жрецовы...

— Нет-нет, им запрещено вмешиваться. Дело будет передано Совету. Дело очень серьезное, насколько я понял Манда, жрец был в своем праве, установленном древним народным обычаем. Манд говорит, не разобраться будет, какая порода высшая, какая низшая, если допустить промежуточные. Таких детей умерщвляют, едва они родятся. Таков закон.

— Закон, закон. А вот этот пацан не умрет.

— Надеюсь. Манд говорит, он на Совете сделает все, что можно. Но до созыва еще неделя или две. На этот срок малютка в безопасности, а кто знает, что тем временем может еще случиться.