Он заметил нарастающий блеск в глазах начальника Станции, раздвинул губы в злом оскале:
— Надеешься на второй пистолет? Уже не выстрелишь.
Голова Соколова откинулась с такой силой, что стена завибрировала от удара. Глаза полезли на лоб, сразу взмок, не сводя взгляда со спускового крючка.
— Лучше умереть сейчас, — произнес Влад с ненавистью. — Я свидетель, что ты застрелился из этой непонятной штуки. Видать, не перенес смерть невинной девушки.
Соколов едва шевельнул застывшими синими губами:
— Не смей!.. Это убийство. У нас выслушивают присяжные... Если ты цивилизован...
— Цивилизован, — отрезал Влад мертвым голосом. — Больше, чем думаешь. Могу решать лично. Суд присяжных — я сам!
Глаза Соколова сдвигались к переносице, не в силах оторваться от приближающегося дула, черного и широкого как туннель. Коротко блеснула вспышка. Пахнуло озоном, во лбу начальника станции образовалась дыра с красными оплавленными краями. Соколов еще стоял, но глаза разом погасли. Из дыры, где кольцо теперь обуглилось до черноты, со свистом брызнули горячие красные струйки, распались в воздухе на мелкие блестящие шарики.
Влад тщательно вытер пистолет, вложил мертвецу в ладонь, сжал ему застывающие пальцы на рукояти. Второй пистолет, который Соколов держал в кармане, даже не стал вынимать. Настоящее оружие находится в Лесу. Немногие умеют им пользоваться, но он — умеет!
Сильно разболелось в левой половинке груди, туда сильно ударил Торк. Видимо, ударил очень сильно.
На пороге даже не обернулся, лишь поправил бережно дорожный мешок. Там спит, свернувшись калачиком, Хоша — исхудавший после отравления газом, слабенький, просвечивающийся насквозь, непривычно голенький. Придется беречь и прятать даже от солнца и ветра еще неделю, пока твердеет новый панцирь!