Владыки света

Соломон Кельнер родился в 1929 году в другом Берлине, в семье ученых и профессоров, чьи имена со времен его прадеда почитались украшением университета. Семья не считала себя богатой, однако в ней были уют и счастье, книги, музыка и беззаботный смех. Он не запомнил, с какого момента его родители стали переходить на шепот, опасаясь, что их услышит он или его сестры. Но ведь ребенок живет в настоящем, в яркие промежутки времени, разделенные туманными мгновениями.

Ноябрь 1938 года. Ему было девять лет, когда случилась Хрустальная ночь. Он помнил, как шел по улицам на следующее утро и видел осколки разбитых витрин магазинов, напоминавшие сверкающие сугробы до срока выпавшего снега. Ему казалось, что в ушах его эхом отдается звук труб. До него доносились возгласы битвы, и он теснее прижимался к своей няньке. Он чувствовал, что ей страшно, и на какой-то миг ему показалось, что она слышит то же, что и он, но это было не так. Трубы звучали для него одного, и Соломон, несмотря на юные годы, понял тогда, что привычному укладу его жизни пришел конец и его будущее будет целиком отдано войне. Прошло два года. Время, когда его семья могла убежать, эмигрировать в Америку, Канаду или хотя бы Палестину, было упущено из-за веры его отца в силу разума, из-за убежденности его матери в нерушимости дружбы. Никто не предполагал, что все может зайти так далеко. Они все время думали, что еще можно что-то спасти, что новые законы канцлера суть нечто преходящее и здравомыслящие люди вот-вот отменят их как смехотворные.

Вот только здравомыслящих людей здесь больше не осталось.

Весной 1941 года, когда Соломону было двенадцать, Кельнеры получили повестки, предписывавшие им явиться для переселения. Мать плакала, отец был мрачнее тучи, однако они упорно верили — или по крайней мере делали вид, что верят, — в сказку о том, что они получат ферму на Востоке. Каждый из них собрал, как было велено, по чемодану вещей и покинул светлую и просторную квартиру на Тильштрассе.

Соломон никогда больше не увидел этой квартиры, как не увидел и упакованного для него матерью чемодана, полного теплых вещей и его любимых книг. Впоследствии эта мелкая жестокость ранила его больше, чем что-либо еще: зачем было нацистам требовать, чтобы они паковали чемоданы в соответствии с утвержденным перечнем содержимого, если не собирались разрешать всем этим пользоваться? К тому времени Соломон уже знал, что произойдет дальше, хотя и не мог облечь это свое знание в конкретные образы. Каждый очередной акт насилия не вызывал у него удивления, будучи лишь проявлением чего-то, уже реального для его внутреннего взора, — товарные вагоны, в которых их везли без пищи и питья, долгое путешествие прочь от всего знакомого, страшные истории, шепотом передаваемые друг другу незнакомыми людьми, сгрудившимися в кучу, будто скот, предназначенный для продажи на каком-то далеком безжалостном рынке.

Там, где поезд остановился, стены были из колючей проволоки, а небо из пепла. Его мать и трех старших сестер угнали в одну сторону, а его самого вместе с отцом — в другую. Это была ошибка — Соломон был довольно мал и должен был быть отправлен с женщинами и детьми, — и она спасла ему жизнь. Часом позже человек сердитого вида с пюпитром в руках вытащил одиннадцатилетнего мальчика из приемного пункта, куда пополнение было направлено на помывку. Прежде чем этот человек вместе со своим начальником успели решить, не будет ли чересчур хлопотно отправить маленького интернированного на женскую половину, кончился рабочий день.

Шли дни, а смерть все обходила его стороной. Он понимал инстинктивно, что разыскивать отца ему нет нужды. Соломон был молод, силен и полон решимости выжить. Среди колючей проволоки и пепла он провел четыре года, и именно здесь начал изучать Тору. Его семья не была особенно религиозной — все ученые из рода Кельнеров занимались светскими науками. Соломон был призван стать воином, и здесь, в этом аду, он нашел духовные средства для своей битвы, нашел в сердцах и умах людей, умирая передавших их ему.

10 июня 1943 года Берлин был объявлен «юденрайн» — зоной, очищенной от евреев. Спустя два года открылись ворота освобожденных союзниками лагерей.

Соломону Кельнеру было шестнадцать, когда пришла русская армия. Война окончилась. Он был жив. Некоторые из его собратьев вернулись домой, в те места, где жили до войны, но для Соломона это было невыносимо. Берлина из его детских воспоминаний больше не было, а вернуться в то, чем он стал, было бы горькой насмешкой над этими воспоминаниями. Подобно многим обездоленным войной, он обратил свой взор в сторону Америки. Сокровище, которое он хранил в своем сердце, терпеливо ждало.