— Нет, не то. Все было так, будто процесс творения пошел вспять и оттого свет его стал из доброго злым. Майкл покачал головой. Слова не вмещали того глубинного понимания, что вибрировало в нем во время тех снов.
— Но боль была там не худшим. Хуже нее была неестественность, извращенность происходящего. Свет, который убивает, а не спасает.
Он вдруг почувствовал, что Сьюзен держит его за руку. Как давно она взяла ее?
— Я врач, вот только степень доктора медицины — совсем не то, что может убедить человека, что он не сошел с ума и не галлюцинирует.
— Все не так плохо, — сказала Сьюзен. — Я знаю одного человека, который может тебе помочь.
— Мне не нравится это слово — «помочь», — сказал Майкл, обидевшись на ее намек.
Сьюзен покачала головой.
— Нет, он не психиатр. Просто друг. Он помог мне однажды, когда я действительно в этом нуждалась.
— Он здесь? Или в Александрии?
Майкл стал прикидывать в уме, сколько времени он может с чистой совестью позволить себе отсутствовать в медпункте.
— Не угадал. Он в Иерусалиме.
— Неблизкий путь, — без выражения сказал Майкл.
Уже много лет, с тех самых пор, как Израиль и Сирия вступили в войну за Голанские высоты, граница между ними строго охранялась.
Сьюзен широко улыбнулась, почти засмеялась.
— Не беспокойся. Я могу без всякого риска пересечь границу и вернуться обратно. Это займет у нас меньше суток.
— И что же твой друг знает об этом такого, чего не знаю я?
— Трудно сказать, — ответила Сьюзен с явным облегчением по поводу того, что Майкл хотя бы допускал возможность рационального разрешения вопроса. — У него было всего три тысячи лет, чтобы поразмыслить над этим.
В Дамаске был комендантский час, и только сумасшедший или же человек, отчаявшийся гораздо больше Майкла, сунулся бы через израильскую границу ночью. Утром же, когда первый солнечный блик появился на башенке султанского дворца, они решили предпринять такую попытку. Сьюзен проснулась за час до рассвета и растолкала лежавшего рядом Майкла. Майкл словно вынырнул из черного, лишенного видений сна, испугавшего его ничуть не меньше прежних картин. Он настолько свыкся с ними, что лишение их было для него сродни ампутации.
Сьюзен была настроена решительно.
— Идем. Я заказала на кухне сухой паек, а внизу нас ждет машина.
Майкл сел на кровати, ероша рукой волосы. Поднявшись на ноги, он оглянулся в поисках рубашки, а Сьюзен протянула ему брюки. Взяв предложенную ему чашку кофе, он принялся судорожно глотать, одновременно пытаясь одной рукой застегнуть рубашку. На его «найках», несмотря на плотную корку грязи, до сих пор были видны брызги крови от позавчерашней операции.
— Надеюсь, этот твой друг не особенно щепетилен по части одежды, — сказал он, показывая на свои ноги.
— Как раз щепетилен, — заметила Сьюзен, придерживая двери.
К тому времени как над горизонтом показался краешек солнца, они уже ехали на восток по Второму шоссе. Ливанскую границу машина пересекла сразу, как только открылся проезд, а спустя два часа они повернули на восток, к границе Израиля. Эта граница также была закрыта для всех соседей, кроме разве что жителей Синайского полуострова. Майкл подумал было предложить свои услуги в качестве водителя, однако ему не доставляла удовольствия езда в тех местах, где она превращалась в гонки со смертью. В отличие от Сьюзен — она съехала с середины дороги ровно настолько, чтобы позволить грузовику, направлявшемуся в Бейрут, пронестись мимо, не зацепив их зеркала заднего вида, а затем резко вырулила обратно.
«Как она
Глава четвертая. Город золотой
Город стоял на этом месте более трех тысяч лет. Частично ли, полностью, он бывал разрушен по меньшей мере сорок раз, и всякий раз евреи возвращались сюда, чтобы возродить его из пепла. Они называли его по-разному: Ариил, Сион, Салим, Город Давидов, Город Иудин, Иевус, Город Великих Царей, Город Истины, Город Золотой — а чаще всего просто Святой Город. А уж о том, что под любым из своих имен он был городом слез, нечего и говорить.