Пишу проект. Посылаю в Петербург.
— О необходимости амнистии.
«Ввиду переполнения тюрем политическими настоит крайняя необходимость в амнистии уголовных. Иначе сажать некуда.
Основания следующие:
а) Приговоренные за кражи, грабежи и прочее, без смертоубийства, освобождаются вовсе, как совершившие менее важные проступки.
б) Приговоренные за смертоубийство, в видах общественной безопасности, отдаются под надзор родственников.
в) Приговоренные за отцеубийство ввиду смерти родителей отдаются в городской сиротский дом».
Получил из Петербурга телеграмму:
— Дельно. Разработайте в подробностях.
Разрабатываю в подробностях.
Сидоров в соседней комнате бьет кулаком по клавишам. Только бы дождаться! Получишь по шее!
Истинно русский Емельян
На днях в Уфу прибыл минский мещанин Тополев, который, явившись ко мне, заявил, что он командирован в Уфу «Советом Союза русского парода». Мною было предложено полицеймейстеру оказать всякое содействие г. Тополеву… Но он содействие полиции отклонил на том лишь основании, что уфимский полицеймейстер — католик. Будучи направлен к полицеймейстеру, Тополев ушел от него и напился пьяным до бесчувствия, так что с улицы был взят в полицейский участок для вытрезвления. Протрезвившись, он снова напился и снова был взят в участок…
Ввиду всего происшедшего я вынужден был по телеграфу запросить Совет Союза, действительно ли Тополев командирован Советом. Глубоко сочувствуя «Союзу русского народа» и так далее.
К сожалению, название губернии не разобрано. Но настоящий дневник, принадлежащий перу одного из губернаторов, получен нами из самых достоверных рук: от одного экспроприатора. Так что никаких сомнений в подлинности!
День прошел благополучно.
И я жив, и злоумышленники все живы.
Ни одного покушения, ни одной казни.
(Название не разобрано) губерния должна быть признана исключительной по благополучию.
В город прибыл мещанин Емельян Березкин.
Член «Союза русского народа»!
Узнал об этом совершенно случайно.
Слава богу, он сделал скандал.
Вечером в трактире купца Власова один посетитель напился водки, наелся семги, а когда с него потребовали деньги, — начал бить посуду, зеркала, посетителей и кричать:
— Что? Измена? Да вы знаете — кто я? Да я член «Союза русского народа»! Из Петербурга прислали! Да я Дубровину! Да я Пуришкевичу! Подать мне сейчас телеграфную бланку! Бейте телеграмму на казенный счет!
Да по морде всем, да по морде! Полиция донесла полицеймейстеру:
— Что делать?
Полицеймейстер — мне. Черт знает что такое!
Губернатор, словно муж: узнает обо всем последним.
Этакое лицо в городе! А я не знаю.
Хорошо, что он в первый же день скандал сделал.
Каналью-трактирщика приказал оштрафовать на 500 рублей.
Мещанина Емельяна Березкина перевезли в лучшую гостиницу в городе. Поместили в номере, где останавливался в прошлом году проездом персидский принц.
Спит.
Сегодня утром был у мещанина Емельяна Березкина с визитом.
Долг службы.
Был в полной парадной форме и при всех орденах.
Принял благосклонно. Жаловался на головную боль.
Наружность значительная.
Волосы такие рыжие и во все стороны. Лицо тоже красное. В бороде остатки пищи. Справа двух зубов не хватает.
Говорит:
— Потерял в борьбе со внутренними врагами. Положил зубы на алтарь, так сказать.
Пригласил его обедать. Но с дороги он несколько запылился.
Предложил:
— Не угодно ли по русскому обычаю сначала посетить баню?
Согласился.
— Давненько, — говорит, — собираюсь.
Курьер, который его мыл, — нарочно ему курьера послал, хорошо, подлец, парит! Пусть видит, до чего губернатор — русский человек, каких курьеров при себе держит! — курьер говорит, что мещанин Березкин какие-то знаки в бане на теле показывал.
— А после бани, в предбаннике, — говорит, — изволили одним духом две бутылки водки выпить и двух холодных жареных гусей съесть. Сразу видать, что истинно русский человек[5].
Сегодня сам убедился.
Несмотря на сочельник, начались торжества в честь мещанина Березкина.
Сделал для него смотр пожарным командам.
Проезжали по частям. Сначала шагом, потом во весь карьер. В заключение проходили церемониальным маршем, как после пожара.
Брандмейстер на фланге. Фланг впереди. Вестовой замыкающим.
Мещанин потребовал водки и тут же на площади пил за здоровье команды из пожарной каски.
Положительно в нем есть что-то богатырское!
И вдруг полицеймейстер, возвратясь, мне говорит:
— А все-таки не мешало б из него удостоферений на лишность потребовайт.
Только посмотрел на него.
— У вас, Карл Карлович, в городе бомбы, как вареники, в каждом доме делают. Вы бы за этим лучше следили.
Он тебе покажет «удостоферений на лишность»!
Так и случилось.
Сегодня мещанин Березкин поставил мне на вид, что у меня полицеймейстер лютеранского вероисповедания.
Действительно, недоглядел.
— Ежели, — говорит, — об этом Дубровин узнает, он, брат, лютеранства не потерпит.