Влас Дорошевич

— У нас граф Игрек. Он будет числиться одним из директоров. 24 тысячи в год жалованья. У него такие знакомства. Он что угодно выхлопочет!

— Раз у нас в деле барон Дзэт заинтересован! Что ж нам могут не разрешить, раз его интересы тут замешаны!

Знакомясь с вами, русским, в ресторан-вагоне, иностранные предприниматели первым долгом спрашивали:

— Вы знакомы с графом таким-то?

— Нет.

— Ас бароном таким-то?

— Тоже нет.

— С генералом таким-то?

— И с ним нет.

После этого иностранец смотрел на вас даже с недоумением:

— Как же это, мол. вы после этого можете существовать?

И отодвигался от вас:

— Должно быть, человек неблагонадежный. Ни с одним генералом не знаком!

Один иностранный предприниматель, мой сосед по купе, узнав, что я журналист, спросил:

— А почему вы, monsieur, не издаете свои! газеты?

— Ну, знаете. На это много причин!

— Хотите? Я в дружеских отношениях с графом Икс. Charmant gazcon![11] Хотите, я ему скажу?

— Позвольте! Граф Икс никакого отношения не имеет. Он просто молодой человек, ничем не занимается…

Иностранец посмотрел на меня удивленно, но с благосклонностью:

— Ноу него столько знакомств! Стоит ему сказать слово. Не откажут же ему в таких пустяках. Он — граф Икс. Он все может!

Было и смешно и злость брала.

— Есть, знаете, у меня сын. Рожден не в браке, но совсем, совсем как бы и в браке. Так вот нельзя ли, чтоб он назывался как я…

Иностранный предприниматель подумал только с минуту:

— Что ж! Пусть! Я скажу барону Дзэт. Charmant gazson! Стоит ему сказать слово, и вам, конечно, разрешат. Будьте покойны, я вам сделаю.

Они ехали через «заинтересованных» лиц «правити и володети» нами.

«Варяги» сияли.

А я, когда мелькнуло Вержболово, смотрел на расстилавшиеся кругом унылые родные поля и воссылал смиренную молитву серым и тусклым родным небесам:

— Небо земли русской! Ты, спасавшее нас от монголов, ты, спасавшее нас от двунадесяти язык, защити, спаси и помилуй теперь от нашествия предприимчивых французов, анонимных бельгийцев, деловых англичан. Не дай сожрать нас!

И вспоминались мне слова г. Каталажкина:

— За Европою сила, за Европою капитал, у нас, у азиатов, одна защита — хитрость. Чья возьмет?

Если суждено быть грабежу, пусть судьба поможет нам ограбить тех, кто хочет ограбить нас.

А поезд несся по русским равнинам, словно лихая шайка грабителей неслась по мирным полям.

И в хохоте предпринимателей, рассказывавших друг другу анекдоты про «этих русских», слышались разбойное гиканье, молодецкий посвист и что-то похожее на:

— Сарын на кичку!

Жутко тогда было в этом поезде, и снилися страшные сны. Под хохот и гогот иностранцев, предвкушавших и торжествовавших, мне снился тот же поезд.

Но на паровозе вместо машиниста стоял г. Каталажкин.

В красной косоворотке, с разбойным видом.

Пьяный и наглый.

Он все прибавлял и прибавлял ходу.

— Топи вовсю! — орал он диким голосом кочегарам.

Словно ад бушевал в топке. Г. Каталажкин открыл регулятор вовсю и с хохотом схватился за свисток.

Свисток свистал, словно вопль ужаса несся по полям.

Поезд летел с быстротой 150 верст в час.

Вагоны кидало из стороны в сторону. А в купе все продолжались хохот и гогот предприимчивых иностранцев.

— Эти русские только жрут!

— Ха-ха-ха!

— Эти русские только празднуют.

— Ха-ха-ха!

Поезд давно уже слетел с рельсов, мчался по шпалам, разрезая, кроша их.

Вагоны метались из стороны в сторону, прыгали, а в купе, упоенные, предвкушавшие, торжествующие, — никто не обращал внимания, никто не замечал.

Хохот и гогот ревели в купе.

И вдруг все это с адским шумом, грохотом, треском полетело куда-то в пропасть.

Один огромный вопль, один огромный крик гибнущих предприимчивых иностранцев взлетел к небу.

И все смолкло.

Я проснулся.

Мой сосед по купе приглаживал волосы.

— Скоро Петербург! — сказал он с таким видом, словно хотел сказать: «Скоро начнем жрать».

VIII В Петербурге

В те времена «розничной продажи своего отечества» у Кюба было весело и шумно.

Русские предприниматели и иностранные капиталисты, — все это сидело вперемежку и пило шампанское:

— За успех общего дела!

— Ура!

— Hipp, hipp, hourrua!

Шел пир.

Приятели встретили меня тысячами новостей:

— Такой-то. Помните, прогорал? Воскрес! Вон он! Иностранцам дело устроил!

— Такой-то. Помните, его описали. Банкрот! Поднялся! Иностранцам дело устроил!

Все, что было в Петербурге прогорелого, обнищавшего, промотавшегося, — поднялось и вместо арестантских рот сидело у Кюба.

— А такой-то? Ужели и он не в остроге?

— В кабинете! С капиталистами завтракает!

У вас какие новости? Что в Париже?

— Происходит какой-то дележ русской земли.

Я рассказал, что видел.

Кто-то посмеялся:

— Нда-с! Темочки, батенька, недурные. Только воспользоваться нельзя!

— Но почему? Почему?

— Ну, что вы, батюшка! С ума сошли: такие лица в предприятиях заинтересованы. Разве можно? Князь Икс, граф Игрек, барон Дзэт!

— Да, во-первых, это, может быть, ложь все!

— Все говорят! Нет, батенька, вы и газету подведете.

В эту минуту подошел какой-то предприниматель:

— Господа! Поздравьте! Мое дело предрешено!

— Предрешено?

— Предрешено! А вы думаете против писать. Разве можно?

В редакциях были удручены.