Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Вероятно, одним из этих газетных «оборышей» был и юный Дорошевич, пришедший в «Развлечение» из скоропостижно скончавшегося «Голоса Москвы». Сменивший Щербова в 1887 году И. Ф. Морозов мог его пригласить «по знакомству», завязавшемуся у них при издании гоголевских переделок Власа. Формальная редакторская должность не принесла Власу никаких дивидендов. Но он получил творческую свободу. На страницах «Развлечения» начинается для него систематическая работа фельетониста. С начала 1887 года под характерным псевдонимом «Сын своей матери» идет цикл его фельетонных заметок «Картинки общественной жизни». Он сразу предупреждает читателя о специфике своего творчества: «У фельетонного остроумия вообще дурной вкус: оно питается только „предосудительным“. И если бы завтра все „предосудительное“ отошло в область преданий и добродетель восторжествовала бы надо всем, то первым благом при новом порядке вещей явилось бы то, что все фельетонисты умерли бы с голоду»^[167]. Но что делать, если «общественная жизнь не дает буквально никаких интересных фактов»? «За целую неделю ни одного торжества, ни одного скандальчика!.. Просто хоть обличай лошадь, которая в цирке переломила ногу своему берейтору»^[168]. И тем не менее факты находятся, это самые различные события городской и общероссийской жизни. Собравшиеся в Киеве на свой съезд сахарозаводчики «решили положить жизнь в борьбе против дешевизны сахара» и даже собираются «основать специальную газету, девизом которой будет „рубль серебром за фунт подмоченного сахара“»^[169]. Суворин выпускает дешевое издание Пушкина, и фельетонист замечает, что «желательно было бы, чтобы появились такие же дешевые издания и других наших классиков»^[170]. Из последнего видно, что фельетонное остроумие не всегда питается «предосудительным», оно ищет и положительное, как, к примеру, в юбилее известного литератора и общественного деятеля С. А. Юрьева: «Суметь в такой долгой жизни не растерять ни одного из своих идеалов и не состариться душой — это подвиг, возможный только для людей сороковых годов и всесовершенный абсурд для людей конца девятнадцатого столетия»^[171]. А вот другой, может быть даже более замечательный, юбилей — столетие со дня рождения автора «Юрия Милославского» М. Н. Загоскина — был несправедливо забыт, никто на могилу писателя не пришел, и фельетонист спешит напомнить: «Загоскин был директором Малого театра и даже этот театр построил <…> Почему же на Малом театре даже доски не прибьют с надписью <…> Уж очень у нас накрепко великих покойников хоронить любят, — так хоронить, чтоб и сама память о них исчезла»^[172]. О забвении замечательных соотечественников он будет писать и позже, расскажет о близости «к окончательному разрушению могилы Аполлона Григорьева, память которого чествовали совсем недавно: „Схоронили — позабыли“, — как говорится в „Гамлете“.

У нас всегда так»^[173].

Параллельно с циклом «Картинки общественной жизни» возникает второй — «О чем говорят в фамусовской гостиной». Разговоры о самых разных событиях московской жизни, которые ведут герои комедии Грибоедова, «подслушивает господин Д.». Остроумно комментируемый калейдоскоп разнообразных фактов становится в «Развлечении» наиболее заметным и притягательным для читателя жанром. Поэтому даже временное отсутствие его автора редакция должна объяснять. Некто Пикадор пишет: «Наш сотрудник, скрывающийся под псевдонимом „Сын своей матери“, пожелал отдохнуть от тяжелых трудов и, заручившись авансом от редакции, уехал на „погибельный Кавказ“, а его обязанность — писать фельетон — редактор взвалил на меня…»^[174] Более того, автор популярного цикла сам становится литературным героем. Старший друг и коллега Дорошевича Алексей Пазухин под псевдонимом Аристарх Премудров публикует «нравоучительный рассказ» «Прилежный Влас», в котором среди разных юмористически-гиперболических подробностей намекает и на вполне очевидные черты его тогдашнего облика: «Влас был очень прилежен. Если он садился обедать, то съедал дочиста все подаваемые блюда и даже пытался скушать порции своих соседей; выпивал всю поданную водку, выпивал все вино, все пиво и умильно, нисколько не гордясь своим прилежанием, просил еще кушать и пить. Если у Власа случались деньги — он прилежно тратил их до последней копеечки и просил еще денег и просил тоже прилежно <…>

Возмужав, Влас стал сочинять. Он сочинял романы, повести, прошения, прейскуранты, фельетоны, политические статьи, любовные письма, сказки, новеллы, репортерские отчеты, рецензии, отзывы — все. Он все сочинял, сочинял и сочинял… Под конец жизни Влас насочинял две тысячи четыреста восемь пудов и двенадцать фунтов разных сочинений, и не было лавки, в которой бы не завертывали колбасу или мыло и еще что-нибудь в его сочинения. Бедные домовладельцы оклеивали стены своих домов сочинениями его и благословляли прилежного Власа!»^[175]