Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945

Правда, готовность советских солдат видеть в немцах своих освободителей и совместно с ними бороться против большевизма, поначалу, согласно компетентным оценкам, широко распространенная [323], после пережитого в плену уступила место глубокому отрезвлению. Поэтому под впечатлением от ужасной зимы 1941/42 гг. германская система зачастую отвергалась не в меньшей мере, чем советская, и люди начали спрашивать себя, кто же, собственно, является большим врагом – Сталин или Гитлер. Нельзя сказать, что немцы, формируя с 1941–1942 гг. восточные части, испытывали недостаток в добровольцах из рядов военнопленных. Число бывших красноармейцев, которые по разным причинам были готовы сменить судьбу военнопленного на судьбу солдата или добровольного помощника на немецкой стороне, всегда было достаточно велико и уже в ранний период составляло сотни тысяч. Но все более решительным становился теперь вопрос о политическом смысле их борьбы. То, что русские в перспективе будут сражаться не за германские, а только за свои собственные национальные цели, со всей определенностью высказал уже генерал-лейтенант Лукин. В своих рассуждениях от 12 декабря 1941 г., доведенных Розенбергом и до Гитлера, выступая как бы от имени всех других военнопленных генералов, он без долгих раздумий потребовал создания альтернативного русского правительства, чтобы продемонстрировать русскому народу и красноармейцам, что вполне можно выступать «против ненавистной большевистской системы» и одновременно за дело своей Родины. «Русские стоят на стороне так называемого врага, – подытожил он свои мысли, – так что переход к ним – это не измена родине, а только отход от системы… Над этим наверняка задумаются и видные русские вожди, возможно, и такие, которые бы еще могли что-то сделать! Ведь не все видные деятели – рьяные сторонники коммунизма». Авторитет немцев после первой военной зимы, несомненно, потерпел тяжелый урон, и драгоценное время было упущено. Но именно пример генерала Власова и других плененных или перебежавших в 1942 г. военачальников – командира 1-го отдельного стрелкового корпуса генерал-майора Шаповалова, командира 41-й стрелковой дивизии полковника Боярского, командира 126-й стрелковой дивизии полковника Сорокина, командира 1-й воздушно-десантной бригады полковника Тарасова и др. [324] – показывает, какие возможности существовали еще и в это время. Это особенно заметно и по рассуждениям взятого в плен 21 декабря 1942 г. к северо-западу от Сталинграда командующего 3-й гвардейской армией генерал-майора Крупенникова [325] – по оценке советника посольства Хильгера, человека «степенного и исполненного достоинства», «который проявил готовность к показаниям, данным им немецким военным инстанциям, лишь после тяжелой внутренней борьбы» и у которого поэтому можно было «предполагать значительную меру надежности». Крупенников резко критиковал оккупационную политику немцев на Востоке и расценил как кардинальную ошибку, что они положились «в войне против Советского Союза» лишь «на силу собственной армии». Тем не менее он все еще считал возможным формирование русской добровольческой армии из военнопленных красноармейцев для борьбы против советского режима. Но он заявил, что для такого русско-немецкого сотрудничества необходимо создание политической базы. Преследуя свои военные цели, Германия должна дать уверенность народам России, что с ними будут обращаться не как с «неполноценными колониальными народами», а как с «равноправными членами» «европейской семьи народов». Необходимо прежде всего создание русского альтернативного правительства. Лишь при этом условии, по его мнению, можно было сформировать многочисленную и надежную, разделенную на корпуса и дивизии русскую национальную армию. В этом случае генерал Крупенников и теперь еще рассчитывал на «большой приток из лагерей военнопленных». Из офицеров, находившихся в немецком плену, «по его оценке, 70 % готовы воевать против советской системы».