Власов. Восхождение на эшафот

— А почему бы не попытаться? Этого же стремились достичь генерал Франко и этот ваш генерал, как там его?.. — она сморщила лоб и умоляюще посмотрела на Власова. Но тот понятия не имел, о ком Хейди завела речь. — Неужели вы не в состоянии вспомнить?

— Генерал Краснов?

— О нет, Краснофф — это мелковато, — по-русски произнесла она, брезгливо как-то сморщив свой носик. — Я имела в виду генерал Денникофф.

— Деникин, что ли? — иронично осклабился командарм. — Господи, только не сравнивай меня с этим твоим «Денникоффым».

— Почему? Завидуете ему? Или он вам? — совершенно серьезно поинтересовалась Хейди.

— Какая к черту зависть?!

С именем Деникина у него, бывшего красного командира, ассоциировалась вся Гражданская война. Очевидно, поэтому Власов так трудно шел на контакты с бывшими белогвардейцами, так осмысленно не доверял им и так бессмысленно всех их подозревал в стремлении сорвать формирование полноценной освободительной армии. Но как он мог объяснить это Хейди, да и нужно ли было вводить ее в мир своих симпатий, страхов и подозрений?

— Понятно, в вашем представлении этот Денникофф слишком незначителен.

— Слишком, — подтвердил Андрей.

— Если вы, господин командующий, считаете кого-то из великих «слишком незначительным», говорите об этом прямо. Я пойму. — Власов недоверчиво взглянул на Хейди, пытаясь уловить в ее голосе и выражении лица какие-то следы издевки, но так и не обнаружил их. — Ясно, что вам это нужно для самоутверждения, генерал.

Рука Власова, доселе блуждавшая по ноге женщины, наткнулась на одну из величайших человеческих тайн и замерла. Укладывая Хейди рядом с собой на плащ, генерал готов был наброситься на нее, однако слова, которыми женщина «охлаждала» его, способны были, как оказалось, открыть в этой немке нечто более сокровенное, нежели он мог добиться своим мужским натиском и минутной страстью. В рейхе у него появилась не просто смазливая женщина, но и влиятельная мудрая единомышленница — вот что было самым важным.

— Не отрицаю, мне еще нужно самоутвердиться, — приостановил он свои ласки, отдавая предпочтение не столько физическому, сколько духовному единению. — Но, самоутверждаясь, я забочусь не о том, как бы низвергнуть былых полководцев-кумиров, а о том, как заполучить солдат и офицеров, в том числе и бывших белых, для собственной армии.

— Вы абсолютно правы, генерал Андрэ: чтобы заявить о себе как о военачальнике, вовсе не обязательно унижать великих предшественников. Вряд ли кто-либо способен будет понять вас так, как понимаю я, Андрэ.

8

Вернувшись к себе в кабинет под впечатлением «выстреленных» ему в спину слов Сталина, член Госкомитета Обороны Берия тут же достал из личного сейфа одну из секретных папок собственного досье. На ней характерной восточной вязью было начертано три слова: «Коминтерн. Рейх. Гитлер». Он так давно не заглядывал в эту папку, что поневоле задался вопросом: «А при чем здесь Коминтерн?!» Ах, да… Ну, понятно…

«Может, это свое сожаление по поводу несостоявшегося военного союза с фюрером Коба высказал просто так, про себя?» — спасительно предположил шеф НКВД. Но тут же решительно отмел эту мысль. По горькому опыту он знал, что ничто не требует такой глубинной проработки, как мысль, высказанная вождем «про себя». Так, может быть, Коба решил вернуться к идее тайных переговоров с Гитлером, первый этап которых состоялся в середине октября 1939 года во Львове, сразу же после расчленения Польши?[57] А что, теперь, когда непосредственная опасность захвата немцами Москвы исчезла, самое время сесть с фюрером за стол переговоров и поторговаться. Точно так же, как в свое время два вождя торговались за «польские территории», которые на самом деле являлись территориями Западной Украины и Западной Белоруссии, а также за спорные «румынские территории» в виде Бессарабии.

Если сожаление по поводу распавшегося стратегического союза с фюрером Сталин и высказал «про себя», то почему в его, Берии, присутствии, то есть в присутствии человека, которому и была поручена тогда, в тридцать девятом, подготовка к решающей встрече вождей? Впрочем, сама тайна львовской встречи хранилась в другой папке, а к этой Берия обратился потому, что в ней содержались документальные свидетельства всех тех усилий, которые были предприняты им, дабы подготовить почву для идеологического сближения двух — национал- и интернационал-социалистической — систем. Причем самым серьезным препятствием к этому сближению как раз и стала тогда деятельность на территории СССР штаб-квартиры Коминтерна, который служба безопасности рейха считала порождением не столько коммунистической идеологии, сколько сионистской.

Вот и сейчас среди первых же листов Берия наткнулся на историческую справку, составленную коммунистами, членами оргкомитета Первого конгресса Коминтерна, состоявшегося в марте 1919 года. Так вот, в ней разъяснялось, что на самом деле Коммунистический Интернационал сформировался накануне Первой мировой войны, в Цюрихе, как одно из направлений деятельности… Всемирного еврейского конгресса!