Власовщина. РОА: белые пятна.

«Полковник Трейш приказал чинам охраны забросать барак газовыми бомбами. После этого военнопленные выбежали из барака и пытались прорваться через охрану… Вооруженная охрана открыла оружейный и пулеметный огонь, в результате которого 7 человек военнопленных оказались ранеными…»

Когда и где это происходило? Это происходило в Форт-Диксе штата Нью-Джерси 29 июня 1945 года. Что за военнопленные? А наши, русские. Они оказались у американцев в результате боев на Западном фронте. Это граждане СССР, а США и СССР, как известно, в то время находились в отношениях союзнических, и, следовательно, ни один русский не мог быть в плену у американцев — если по закону, конечно. Но американцы не только захватили русских в плен, но и перебросили их из Европы к себе в Штаты. А там упекли снова за колючую проволоку концлагерей, со сторожевыми вышками, сторожевыми псами все той же породы — немецкая овчарка, и — непрестанные издевательства, бесконечные измывательства, как в немецко-фашистских лагерях для наших военнопленных: «забрасывали бараки газовыми бомбами», бараки, в которых держали русских из власовской армии.

США — государство террористическое. США — государство, которое заложничество возвело в ранг национальной политики. Власовцев американцы в качестве своей военной добычи протащили через весь Атлантический океан — и это в 1945 году, в году нашей Великой Победы — и на своей территории загнали героев Второй мировой войны в свои концлагеря, они сделали из них ни в чем не повинных заложников для гнусного шантажа:

«Сгноим твоих, Сталин, солдат, победителей Второй мировой войны в наших концлагерях, если ты, Сталин, не поможешь нам разгромить Японию». Без СССР США никогда бы не одолели японцев, — недаром ведь американцы планировали, может быть, победить Японию в лучшем случае в 1952 году, а в худшем — в 1957 году. Но почему в Штаты-то затащили, в такую даль русских? Да потому, что если бы американцы разместили наших, русских, даже на самом краешке Европы, в той же Нормандии, Сталин пришел бы туда с танками и освободил своих — и никакого бы шантажа не получилось. Через океан американцам это сделать все-таки удалось, и втянули они нас в войну с Японией.

А что немцы? А у них с американцами и англичанами из-за «этих русских» срывался сговор, а с ним и план не пустить Красную Армию дальше границСССР 1939 года.

«5 сентября. — … Приказ из штаба ОКВ-Восток: все добровольческие части распустить, разоружить и отправить на окопные работы…

21 сентября. — Осложнения с генералом Вестфаленом, который буквально слышать не хочет о русских. Приказом армейской группы «Г» расформированы остатки батальонов… И в то же время со всех сторон приходят от строевых офицеров, командиров фронтовых частей просьбы о присылке к ним добровольцев. МЕДЛЕННАЯ СТАБИЛИЗАЦИЯ ФРОНТА ДОСТИГАЕТСЯ БОЛЬШИМИ ПОТЕРЯМИ».[203]

Тут обер-лейтенант прямо признает, что стабилизация Западного фронта произошла за счет «больших потерь» среди добровольцев. Истерика генерала Вестфалена — это истерика верхов, заговорщиков против СССР, слова обер-лейтенанта — слова непосвященного в сговор, тем они и ценны сегодня для нас.

В «Очерках…» Торвальда есть глава под названием «…О чем не знал сам Гиммлер». Так чего же «не знал сам Гиммлер»? Событие происходит 2 октября 1944 года.

Гиммлер пригласил к себе генерала от кавалерии, главнокомандующего «восточными батальонами» Кестринга. Рейхсфюрер в это время находился на Западном фронте, «где все время шли ожесточенные бои».

«— Меня интересует численность всех русских, — спросил Гиммлер Кестринга.

Скрыв улыбку, Кестринг ответил:

— Только в авиации и во флоте до начала наступления неприятеля[204] находилось около 100 000 русских в боевых и вспомогательных частях. Однако большинство служит в армии. Приблизительно девятьсот тысяч и даже миллион.

Гиммлер отставил чашку кофе, которую как раз подносил к губам. Он оторопел:

— Но это же невозможно! Это же… абсолютно невозможно! Это же составляет две полных армейских группы![205]

— И все же это так! — не поднимая глаз от своих изящных узких рук, ответил Кестринг.

— Подумайте только, и обо всем этом я слышу в первый раз! — захлебывался рейхсфюрер. — Мне никто об этом не докладывал!

Его лицо дергалось, как он ни старался себя сдержать».