Власовщина. РОА: белые пятна.

И «ЗАПИСКА» Хильгера, и «МЕМОРАНДУМ» Власова — Боярского помечены одним и тем же днем — 8 августа. Допрашивал Хильгер Власова и Боярского 7 августа 1942 года,[115] но все равно, такой продуманный, с далеко идущими целями меморандум за одну ночь не составить одному генералу и одному полковнику — это не пульку расписать. Здесь мы имеем, как говорится, дело с домашней заготовкой. Часть «меморандума» заготовлена в Берлине, а часть — в Москве: Хильгер вписал то, что ему было приказано вписать в Берлине, Власов ввинтил то, что ему было задано в Москве. Пропагандистское берлинское и прагматическое московское в «меморандуме» счастливо соединились в одно. Это не сумасбродные прожекты майора Сахарова: «взять в свое подчинение воинскую часть из военнопленных Красной Армии и начать борьбу против советской власти». Ко всему прочему, такой «меморандум» открывал Власову путь в Берлин. 25 мая 1945 года Андрей Власов скажет советским следователям:

«В октябре 1942 года немцы предложили мне выехать в Берлин.

ВОПРОС. Для чего?

ОТВЕТ. Для того, чтобы иметь возможность встретиться с находившимися в плену генералами Красной Армии и использовать их для антисоветской деятельности, о чем в свое время Я ПРОСИЛ[116] Хильгера.

В Берлине я был помещен в лагере при отделе пропаганды вооруженных сил Германии. В этом лагере находились генералы. Малышкин — бывший начальник штаба 19-й армии и Благовещенский — бывший начальник училища противовоздушной обороны Народного Комиссариата Военно-Морского Флота, а также бывший сотрудник редакции газеты «Известия» — Зыков.

Им я рассказал о своем намерении начать борьбу против большевиков, создать русское национальное правительство и приступить к формированию добровольческой армии для ведения вооруженной борьбы с советской властью.

Малышкин, Благовещенский и Зыков поддержали меня и высказали свою готовность принять участие в борьбе против советской власти, причем Зыков заявил, что он уже ведет антисоветскую работу, сотрудничая в издаваемой немцами для советских военнопленных газете «Заря».

В декабре 1942 года Штрикфельдт мне организовал встречу в отделе пропаганды с генерал-лейтенантом Понеделиным — бывшим командующим войсками 12-й армии.

В беседе с Понеделиным на мое предложение принять участие в работе по созданию русской добровольческой армии последний наотрез от этого отказался, заявив, что немцы только обещают сформировать русские части, а на самом же деле им нужно только имя, которое они могли бы использовать в целях пропаганды.

Тогда же я имел встречу с генерал-майором Снеговым — бывшим командиром 8-го стрелкового корпуса Красной Армии, который также не согласился принять участие В ПРОВОДИМОЙ МНОЙ РАБОТЕ,[117] мотивируя своей боязнью за судьбу своих родственников, проживающих в Советском Союзе.

После этого Штрикфельдт возил меня в один из лагерей военнопленных, находившихся под Берлином, где я встретился с генерал-лейтенантом Лукиным — бывшим командующим 19-й армией, у которого после ранения была ампутирована нога и не действовала правая рука.

В присутствии немцев Лукин высказался враждебно по отношению к Советскому правительству, однако после того, как я изложил ему цель моего приезда, он наедине со мной сказал, что немцам не верит, служить у них не будет, и мое предложение не принял.

Потерпев неудачу в беседах с Понеделиным, Снеговым и Лукиным, я больше ни к кому из военнопленных генералов Красной Армии не обращался».

Для кого-то, наверное, странно, что свою «предательскую деятельность» Андрей Власов называет «проводимой мной работой». Но он в самом деле проводил работу в тылу врага. Так он и говорит следователям. А «потерпел неудачу в беседах с Понеделиным, Снеговым и Лукиным», уж точно, к своей радости, потому что еще раз смог убедиться, что имел дело с обыкновенными честными русскими генералами. А еще — они не были генералами Главного разведывательного управления, каковым являлся сам Власов. Власов говорит, что он после этого «больше ни к кому из военнопленных генералов Красной Армии не обращался». И то верно, к нему приходили те генералы и полковники, которые обязаны были прийти и работать с ним. Обязаны по долгу службы в ГРУ.

На том же допросе следователь спросил Власова:

«Однако вопросами формирования так называемой «Русской освободительной армии» из числа советских военнопленных вы продолжали заниматься?

ОТВЕТ. Формированием добровольческих частей из числа русских военнопленных занимался немецкий штаб добровольческих войск, возглавлявшийся германскими генералами Хельмигом и Кестрингом.[118] В декабре 1942 года я поставил перед Штрикфельдтом вопрос о передаче под мое командование всех сформированных русских частей и объединить их в армию