Власть без славы

Проводив Ренфри, Джон Уэст отправился спать. Он разделся, положил револьвер под подушку и лег. Почти час он лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шелесту ветерка в вершинах сосен, и размышлял о своем разговоре с Марджори. Снизу доносились звуки музыки, гул голосов, временами смех.

Немного погодя в соседнюю комнату вошла Нелли. Джон слышал, как она разговаривала с Ксавье, с этим сыном каменщика, с этим приблудным мальчишкой, которого она любит больше, чем своих законных детей, детей Джона Уэста. Как нехорошо у них в доме! Временами он тосковал по любви Нелли, по ее дружескому участию, но всячески подавлял в себе это чувство. Нелли разрушила его семейный очаг и должна нести наказание. Он будет справедлив, но прежде всего должен проявить твердость характера. Он не допустит, чтобы его семья распалась, он будет направлять ее, руководить ими всеми, кроме этого ребенка, — за него он не отвечает. Его совесть чиста, он кормит его, поит, дает образование. Ни на что больше этот мальчишка, как и Нелли, не может претендовать. Он более чем справедлив. Но с Марджори дело обстоит сложнее. Глупая девочка хочет пожертвовать своей карьерой ради какого-то хлыща, да еще хуже того — немца. Ну что же, ему только придется образумить ее, вот и все.

Так размышлял Джон Уэст, пока не задремал. Сегодня он лег поздно. Обычно он укладывался в десять, кроме субботних вечеров, когда бывал на стадионе.

Он уже засыпал, когда снизу, видимо с веранды, донеслись приглушенные голоса. Он приподнялся и стал слушать. Шептались два голоса, мужской и женский. Это, конечно, Марджори и ее немец. Этого еще не хватало — спать не дают! Он напряг слух, но не мог разобрать, о чем они говорили. Марджори как будто плакала, а немец старался утешить ее.

Он поднялся с постели, босиком на цыпочках подошел к балкону и стал слушать.

— Пауль, ведь ты любишь меня? Ты не допустишь, чтобы это разлучило нас, ведь правда же, Пауль?

Голос Марджори, взволнованный и страстный, теперь был отчетливо слышен. Он не разобрал, что ответил Андреас, но до него все еще доносился плач Марджори. Затем раздался звук поцелуя и шепот: «О Пауль, Пауль, дорогой, я люблю тебя. Не покидай меня, Пауль».

Внезапно острая ненависть к Паулю Андреасу пронизала все существо Джона Уэста. Этот немец играет любовью его дочери, он губит ее карьеру лишь потому, что хочет завладеть его деньгами. Пока я жив, этому не бывать, немецкий выродок!

Джон Уэст слышал их тяжелое дыхание и вздохи. Обнимаются и целуются там в темноте под беззвездным небом. Гнев и ревность разгорались в Джоне Уэсте. Впервые он подумал о том, что его дочери выросли, что они могут любить и быть любимыми.

Его голос неожиданно разорвал тишину: — Марджори, иди спать! Ты что — хочешь поднять весь дом?

На мгновение внизу воцарилось молчание, потом послышался голос Марджори: — Извини, папа, я не знала, что ты не спишь.

— Ну, теперь ты знаешь. Очень жаль, что некоторые люди так злоупотребляют гостеприимством.

Джон Уэст снова улегся в постель; с веранды больше не доносилось ни звука. Он был раздражен, в голове носились горькие мысли. Долго не мог он заснуть. Не о лейбористской партии и Морисе Блекуэлле думал он, а о том, как расстроить планы Пауля Андреаса, посягнувшего на любовь его дочери и на его деньги.

* * *

Несколько дней спустя, ясным весенним утром Джим Мортон шел по Бурк-стрит. Судя по внешнему виду, трудно было представить себе человека, менее отвечавшего тому значению, какое придавали ему Джон Уэст и Ренфри. Солнце и тепло не могли приободрить Джима Мортона, он слишком устал и — хуже того — под ложечкой сосало от голода. Джим был высок и строен, но очень худ и явно истощен. Пиджак и брюки на нем были от разных костюмов, но довольно опрятны, хоть и поношены, каблуки стоптаны, и он прихрамывал — правая подошва насквозь прохудилась, и нога касалась асфальта. К тому же он был еще и небрит.

Джима Мортона огорчало положение в австралийской коммунистической партии. Через год после того, как ее создали Перси Лэмберт и его сторонники, она распалась из-за отсутствия единой политической линии. Хотя затем она была реорганизована, но Лэмберт не вступил в нее, так как пришел к убеждению, что создание коммунистической партии в Австралии преждевременно. Все же он остался неофициальным руководителем той горстки людей, которые составляли партийную организацию штата Виктория.

Джима Мортона одолевали сомнения. Ему казалось, что борьба безнадежна. Он не был Томом Манном, но слыл неплохим организатором. Помимо обычной работы — продажи брошюр, выступлений на берегу Ярры и агитации среди безработных, — ему поручили проводить в профсоюзах линию партии. Он должен был по возможности оказывать влияние на профсоюзное руководство при решении важнейших вопросов. Эта задача оказалась очень трудной, ибо его влияние было невелико.

Он шел, прихрамывая, и держал руку в кармане, зажав в ней последнюю шестипенсовую монету, как бы опасаясь, что она может выскочить из кармана и потеряться.