Власть без славы

За всем, что омрачало жизнь Мэри, маячила зловещая фигура ее отца. Многих из ее знакомых, и католиков и протестантов, предостерегали от посещения дома Уэстов из-за сомнительной репутации хозяина. Нельзя сказать, чтобы это очень ее огорчало; до последнего времени ей и так было весело, и друзья, которые хоть раз попадали к ним в дом, становились частыми гостями. Но все же отец был окружен какой-то тайной, и в семье постоянно чувствовался разлад.

Кое-что ей было известно о причине отчужденности между родителями, и она смутно подозревала, что Ксавье — ребенок не ее отца. Отец ненавидел Ксавье. Он даже никогда не говорил с ним, ни о нем. Иногда она замечала, что он исподтишка наблюдает за мальчиком, и пугалась его злобного взгляда.

А как он рассердился из-за рояля! Ксавье учился музыке в школе. У него оказались способности, но дома не было инструмента, потому что Джон Уэст продал рояль, чтобы наказать Марджори за ослушание. Боясь обратиться с такой просьбой к отцу, Мэри сама купила рояль в рассрочку.

Как-то вечером, неделю спустя после покупки рояля, когда Мэри и Ксавье играли в четыре руки, в комнату вошел Джон Уэст. Они сразу почувствовали его присутствие, прервали игру и быстро обернулись.

Под свирепым взглядом отца оба невольно съежились.

— Откуда здесь рояль?

— Я купила его у Майера, — ответила Мэри. — Я плачу за него из своих карманных денег.

— Завтра же он будет отправлен обратно.

И он действительно отправил рояль обратно. Нет никаких сомнений, что это было сделано из-за Ксавье.

Он не был похож на других отцов. Ни разу на ее памяти никто из детей не обратился к нему за отеческим советом, ни разу он сам не пытался дать кому-нибудь совет. Мать живет отдельно от него, в своей комнате, и они разговаривают друг с другом, только когда этого нельзя избежать. Он разбил жизнь матери. Может быть, она и согрешила, но почему же тогда отец не порвал с ней или не простил ее?

Мэри догадывалась, что отец намеренно, в наказание, создал матери такую мучительную жизнь. Надо сказать, мать не без странностей. Боли, на которые она вечно жалуется и из-за которых часто остается в постели, видимо, воображаемые. Эти жалобы явно направлены против отца. Она чаще всего говорила о боли в спине в его присутствии, как бы стараясь уязвить его. Что скрывается за этим? И что скрывается за таинственными беседами, которые отец ведет по вечерам с подозрительными посетителями? Нужно ли верить слухам о том, что ее отец — тайный главарь уголовников и однажды даже велел бросить бомбу в дом начальника полиции. И так уже плохо быть праздной дочерью миллионера, а еще хуже, когда о твоем отце идет дурная слава. Архиепископу, конечно, известна репутация отца. Почему же он тогда знается с ним? Ясное дело — деньги!

Одевшись, Мэри спустилась в музыкальную комнату и села с книжкой у окна. Но она никак не могла сосредоточиться и опять погрузилась в раздумье. Что же ей делать? Ее своевольный нрав подсказывал ей один ответ — идти наперекор. Ну их всех к черту, не станет она слушать ни мать, ни отца, ни старикашку Мэлона. Она пойдет им всем наперекор. Но, конечно, это не выход.

Если бы только она могла излить кому-нибудь душу! К матери идти нет смысла — отец окончательно поработил ее. К Джо идти тоже бесполезно — он все обратит в шутку. Не помогут ни бабушка, ни Джон — они посочувствуют ей, но они оба верующие и всегда возмущаются, когда она без должного уважения относится к религии. А к отцу и вовсе незачем идти.

Ссоры с отцом не избежать. Бабушка, вероятно, слышала из разговора между матерью и архиепископом больше, чем сообщила ей. Кроме того, у бабушки безошибочное чутье в таких делах. А уж архиепископ наверняка расскажет отцу. Жди беды, Мэри Уэст!

Она твердо решила, что пойдет наперекор отцу. Он может запугать мать, и Джона, и всех кого угодно, но не ее, Мэри.

Мэри растянулась на кушетке и снова взялась за книгу. Но скоро усталость одолела ее. Рука, державшая книгу, медленно опустилась, книга упала на пол, и Мэри, закрыв глаза, крепко заснула.

Солнце стояло уже совсем низко, когда мать разбудила ее.

Нелли Уэст очень постарела. Ей не было еще шестидесяти лет, но она выглядела не многим моложе своей матери. Теперь это была женщина с расстроенной нервной системой, страдающая мнимым недугом, болезненно благочестивая и неуравновешенная.

Она с силой потрясла дочь за плечо.

— Проснись, Мэри, проснись!

Мэри пошевелилась, потом села, протирая сонные глаза.

— Который час? Я, кажется, уснула.

— Если бы вы, сударыня, возвращались домой, когда полагается, вы не уснули бы. Через полчаса будет обед. Но раньше я хочу поговорить с тобой.

Мэри притворно зевнула.

— Ну вот, мама, опять!

— Ты можешь сколько угодно надувать губы и говорить „мама опять“. Видит бог, я не люблю ссориться, но впредь я намерена держать тебя построже.

— Брось, мама, прошу тебя.

— Если ты не хочешь слушать меня, то, может быть, послушаешься кого-нибудь другого, — сказала Нелли, многозначительно подчеркнув последние слова. Затем, видимо полагая, что моральная победа за ней, Нелли вышла.