Власть без славы

Карру было пятьдесят пять лет. Невозмутимый, самоуверенный, в превосходном сером костюме, он был воплощением преуспевающего политического деятеля. Впрочем, на этот раз он немного нервничал, держался миролюбиво, но с твердостью. Он понял, что машина Уэста далеко еще не утратила силу. Впредь он постарается не затрагивать интересы Уэста. Он сказал Лэмменсу, что скачками ведает Скаковой клуб штата Виктория; поскольку он предоставлял клубу Джона Уэста свои ипподромы во время войны, когда Эпсом был занят воинскими частями, нет никаких причин, почему бы такой порядок не мог оставаться в силе и после того, как военное ведомство передаст Эпсом муниципальному совету.

Неожиданно Лэмменс сказал: — Мистер Уэст хотел бы, чтобы Ричарда Брэдли немедленно выпустили из тюрьмы.

Карр раскрыл рот от удивления. — Что такое? Слушайте, Фрэнк, но ведь Брэдли — убийца! Он приговорен к пожизненному заключению. Нет, это невозможно!

— Ничего нет невозможного, Джек. Дело в том, что Брэдли был большим другом брата мистера Уэста, Артура, и Артур на смертном одре просил позаботиться о его освобождении.

Карр растерянно засмеялся, потом призадумался.

Джон Уэст совершенно забыл о существовании Ричарда Брэдли, и только желание отомстить Карру напоминало ему о последней воле брата.

Наконец Карр заговорил: — Но тут просто ничего нельзя сделать, Фрэнк. Поднимется всеобщий вопль. Попытки освободить Брэдли делались и раньше, но это невозможно.

— Мистер Уэст просил передать вам, что, если вы не оставите ему скаковой спорт и не освободите Брэдли, он свалит ваше правительство, хотя бы это обошлось ему в миллион.

Карр пристально посмотрел на бесстрастное лицо Лэмменса. Да, он не шутит. И Пэдди Келлэер предупреждал, что старик Уэст взбешен и жаждет мщения.

Месяц спустя Ричард Брэдли, больной, старый и сгорбленный, еле передвигая ноги, вышел из ворот Пентриджской тюрьмы. Племянница с мужем отвезли его домой в такси.

Джона Уэста эта мелкая победа не удовлетворила. В те дни, когда он чувствовал себя бодрее, он строил планы, мечтал свалить правительство Карра; он предложил Брэди и Девисону предпринять шаги, чтобы возродить коалиционное правительство из аграриев и лейбористов.

* * *

Однажды зимою 1948 года, поздно вечером, когда Джон Уэст уже лег в постель, раздался телефонный звонок. Джон Уэст накинул халат, сунул ноги в ночные туфли и медленно спустился с лестницы, поеживаясь от холода.

— Слушаю.

Звонил какой-то репортер. — Депутат Ролстона в парламенте штата Виктория мистер Кили только что выступил с резкими нападками на вас, мистер Уэст, во время дебатов по законопроекту о реформе конного спорта.

— Кили — мошенник! Что он сказал?

— Он в частности сказал: «Новый клуб, который будет создан после принятия закона, окажется в такой же мере делом рук Уэста, как и конноспортивный клуб штата Виктория. Будут пущены в ход те же приемы. Кого можно купить — тех купят, кого можно запугать — запугают».

— Кили — лжец и обманщик! — крикнул Джон Уэст.

— Он сказал также, что вы помогли свалить правительство Карра; что когда сэр Алфред Дэвисон был премьер-министром, он дневал и ночевал у вас и что вы даете деньги аграрной партии. Он уверял, что вы развратили все виды спорта, с какими только имели дело. Я позвонил вам, чтобы вы могли сейчас же ответить, мистер Уэст.

Джон Уэст был огорошен. Он не сразу нашелся, что ответить. По привычке он обошел существо дела и положился на власть денег. — Напишите, что я пожертвую тысячу фунтов на детскую больницу, если Кили докажет, что я когда-либо давал деньги аграрной партии, и пусть он уплатит сто фунтов, если он не сможет этого доказать. Слышите, я ставлю десять против одного! Напечатайте это, и еще — что Кили бессовестно врет.

Когда репортер дал отбой, Джон Уэст почувствовал, что он весь в холодном поту. Боли не было, но ему казалось, что сердце перестало биться. Он боялся пошевельнуться. И опять, как уже не раз, ему пришло на ум — не зря ли он согласился на операцию. Раньше хоть боль служила предостережением…

За последний год здоровье Джона Уэста заметно ухудшилось. Он старился на глазах. Не было уже прежней ясности ума, спина согнулась, ноги, казалось, стали еще кривее. Серые глаза, когда-то непроницаемые, нагонявшие ужас на окружающих, потеряли былую зоркость, и лихорадочный огонек, мерцавший в них, выдавал его страх и тревогу.

Хотя Девлин не говорил этого прямо, а только настойчиво советовал не волноваться и не утомлять себя, Джон Уэст понимал, что доктор, видимо, недоволен состоянием его сердца.