Власть без славы

Но ярче всего его личность проявляется, по-моему, во время обсуждения каких-либо проблем, обмена мнениями, дискуссий — всего, что можно определить предложением: «Давайте посоветуемся». Это — особое зрелище. Он как бы вговаривает, вдумывает в собеседника свои мысли и аргументы и, кажется, воспринимает эти мысли и аргументы как высказанные, выраженные собеседником, а значит — полностью подтверждающие его собственную позицию, его правоту. Он не замечает, что смотрится в собеседника, как в зеркало. Его упрекали, помню, в нарциссизме, но это особый нарциссизм. Потому что видит он себя в этом «зеркале» не в своем физическом и интеллектуальном облике, а в облике собеседника. Как в пушкинской сказке о спящей царевне и семи богатырях: смотрится мачеха в зеркало, а видит там падчерицу. У Горбачева это какой-то способ самоубеждения, что ли. Причем, если на первых порах, в 1984–1986 годах, его можно было прервать, разрушить этот сеанс самогипноза, то в дальнейшем он становится все более многословным, теряет слух к встречным суждениям, становится сам себе любимым собеседником и оппонентом. Он уже не может слушать других, буквально с первых фраз перехватывает чужую речь и начинает по-своему ее продолжать и развивать. Не знаю, как сейчас, за последние годы я был у него только раз, но, если судить по телевизионным сюжетам, это качество у него вполне сохранилось.

Отмечу еще одно великолепно развитое качество Горбачева — выдержку. Рассказы о том, что он вспылил, выбежал из комнаты, ушел из президиума пленума и т. д., приведенные в книгах Б. Н. Ельцина, требуют расшифровки. Нет, сами эти факты бесспорны. Но, во-первых, их всего три: обсуждение на Политбюро доклада к 70-летию Октября, спор в Ново-Огареве о Союзном договоре, апрельский (1991 года) Пленум ЦК КПСС. Я был на этом пленуме, своими глазами видел все происходящее. Уверен, что тут был не срыв, а рассчитанная игра, что Горбачеву тоже не чуждо. Своим заявлением о готовности покинуть пост Генерального секретаря ЦК КПСС он просто заткнул рот критикам, которые хотели потребовать того же, но с полной уверенностью, что Горбачев их требования отвергнет. Так же и в Ново-Огареве. Он покинул совещание и тем самым заставил Ельцина умерить напор, уступить, правда, ненадолго. Думаю, что и в первом случае было подобное стечение обстоятельств.

А вот в других случаях — подвергаясь беспардонным нападкам то «левых», то «правых» депутатов, сталкиваясь с сепаратистскими устремлениями, с «продавливанием» корпоративных интересов, с требованиями либо всех освободить, либо всех посадить и тому подобное, он держался уверенно и стойко, его способности политического бойца были вне конкуренции, возмущение или гнев — точно дозированными. Головы он никогда не терял, цели — не упускал из виду, не гнушаясь прибегать порой к чистейшей демагогии, гнул свою линию. Оговорки, обмолвки, неудачные фразы и даже выступления были и у него, но их тоже можно легко пересчитать. Они, пожалуй, только оттеняют его обычную собранность и устремленность, хотя порой его и воспринимали податливым на чьи-либо уговоры. Это впечатление верно, может быть, только в отношении антиалкогольной компании. А в остальном, мне кажется, он, даже уступая принуждению, как это было на последних этапах работы над Союзным договором, все равно был готов рано или поздно «вырулить» на то направление, которое наметил сам.

Любой разговор о Горбачеве будет неполным, если мы не вспомним Раису Максимовну Горбачеву. Ей выпало не только пережить вместе с мужем его фантастический политический взлет и не менее фантастическое крушение политической карьеры, но и самой перенести давление злобной зависти, сплетен и клеветы. Женщины ее ненавидели за то, что хорошо одевалась и всегда была рядом с мужем, хотя, ходи она в рубище и сиди только на домашней кухне, ненавидели бы за это. Мужская часть населения обвиняла в том, что она вертит мужем, определяет его решения и действия, хотя, скорее всего, в манере Михаила Сергеевича советоваться с ней «по всем вопросам» всего лишь реализовывалось его упомянутое выше качество смотреться в собеседника, как в зеркало, вговориться в него — и остаться при своем мнении. Раиса Горбачева открыла стране и миру многое, и еще очень большой вопрос, как бы являлись народу Наина Ельцина и Людмила Путина, не создай на этот счет Раиса Максимовна блестящие прецеденты.

Мы были неплохо знакомы, встречались десятки раз главным образом на приемах в Кремле, иногда она прямо во время представления гостей начинала какой-то короткий разговор. Очередь желающих поздороваться с хозяином и хозяйкой приема замирала, Раиса Максимовна не особенно переживала из-за такой задержки, что было, то было. Пару раз она звонила мне в «Известия», но старательно обходила даже намек на темы публикаций, вообще на рабочие темы, оба раза речь шла о старых, еще дореволюционных книгах.