Власть без славы

В перерыве мы собрались в рабочем кабинете президента, расположенном за стеной зала заседаний Верховного Совета почти рядом с комнатой председателей палат, которую все именовали «подковой» — из-за формы установленного в ней стола. За небольшим столом все не уместились, кто-то сел поодаль. В кабинете были М. С. Горбачев, Н. И. Рыжков, А. И. Лукьянов, Н. Я. Петраков, С. С. Шаталин, А. Г. Аганбегян, председатели комитетов Верховного Совета В. Г. Кучеренко, Ю. К. Шарипов, В. М. Вологжин. С торца стола примостился я, Р. Н. Нишанов куда-то отъехал. Горбачев сам правил проект постановления, которое должен был принять парламент. Надо было решиться: утверждать одну программу или же поручать кому-то на базе обеих создавать некий конгломерат, что, как теперь известно, было делом безнадежным. Но президент выбрал именно этот вариант. Шаталин и Петраков были словно заторможенные или уж слишком хорошо понимали тщетность попыток отстоять свои позиции. Оба молчали, глядя, как хоронят их детище. Когда редактировали фразу, определяющую, какую из программ все-таки взять за основу, я снова не удержался и предложил формулировку: «на основе программы «500 дней» и с учетом положений правительственной программы…» Горбачев не прореагировал. Зато Николай Иванович Рыжков просто взорвался:

— Если вы хотите, чтобы правительство ушло, если вам правительство не нужно, так и скажите! Мы уйдем! Я настаиваю!

— Уйдешь, когда тебе об этом скажут, — осадил его президент и записал мертвую формулировку, согласно которой в основу дальнейшей работы закладывались обе программы. Он сам представил проект постановления Верховному Совету, и бедный наш парламент, большинство в котором так и не познакомилось лично с текстом, предложенным Шаталиным — Явлинским, проголосовал за него. Я знаю, что многие проголосовали именно потому, что проект представил Горбачев. Все-таки его влияние на людей было поистине магическим.

Позже А. И. Лукьянов обмолвился, что столь резкое изменение позиции президента по этому судьбоносному, как говаривал Михаил Сергеевич, вопросу вызвано тем, что Киргизия поддерживала-де программу правительства, а Украина вообще отказалась от обеих программ, намереваясь разработать свою, и другие республики тоже обиделись, что им навязывают российскую программу. И все это будто бы заставило президента пересмотреть свою точку зрения.

Сильно подозреваю, что это не совсем так или даже совсем не так.

Программа Шаталина — Петракова — Явлинского, с которой согласились российское руководство и российский парламент, была исключительно важна для М. С. Горбачева. Неразвитость ее правовой базы, о чем говорилось выше, предполагала с железной необходимостью временную замену еще не принятых законов указами президента СССР. Это, в свою очередь, предопределяло предоставление ему новых, почти чрезвычайных полномочий. Такой поворот дела ни для кого не был секретом. Разработчики программы «500 дней» говорили об этом в десятках статей и интервью еще до обсуждения документа в парламентах, это нормально воспринимал Ельцин, во всяком случае, не высказываясь вслух.

Вот как оценивал необходимые новые полномочия Президента СССР в интервью «Литературной газете» С. С.Шаталин: «Наша программа не висит в воздухе. Ее предстоит осуществлять в стране, охваченной разбоем, полугражданскими войнами, неподчиняемостью подчиненных и параличом властных структур, начиная от райисполкомов и кончая самым верхом. В этих условиях, пока не удастся сформировать правительство подлинного национального доверия, необходимо президентское правление. Я бы даже сказал — президентско-царское правление, но по американской модели разделения властей. Нужно срочно создавать механизм, который бы позволил президенту, не нарушая закона, по многим важнейшим вопросам принимать решения самому… Сама процедура принятия решений в парламенте страны заранее обрекает нашу программу на провал… Нужен ряд поправок к законам Союза и республик, которые дадут президенту необходимые — назовите их чрезвычайными — полномочия».[15]

Горбачев не мог не знать, что за идеи озвучивают его советники. Он разделял их мнение, что и подтвердил вскоре, еще до конца сентября (сессия началась 10 сентября), затребовав у Верховного Совета СССР и получив дополнительные полномочия.

Что же тогда заставило его так круто изменить уже объявленные оценки программы «500 дней»?

Дать полный ответ на поставленный вопрос может, конечно, только он сам. Но более менее зная характер Михаила Сергеевича, изощренность некоторых людей, которые были в его окружении, могу предположить две причины.

Первая: ему очень трудно было смириться с нарушением «старшинства». Он понимал, что, как ни крути, а принятие программы после одобрения ее Верховным Советом РСФСР ставит союзные структуры и его лично в двусмысленное, униженное положение, чего, возможно, и добивались российские лидеры.