Власть и народ

— Октавиан в бешенстве, — говорил Понтий, — разрыв между дуумвирами неминуем. Его раб слышал, как тиран говорил Агриппе о Цезарионе: «Антоний противупоставляет мне соперника, второго сына Цезаря, легионы склонны признать Цезариона сыном божественного Юлия, а сам Антоний помышляет воспользоваться римскими силами в пользу династии Птолемеев. Но не бывать этому — клянусь Олимпом и Аидом! Двуликий Янус хитрит: царь Египта, он не порывает с Римом; супруг Клеопатры, он не разводится с Октавией; римский проконсул, он набирает воинов в Италии для Парфянского похода, чтобы присоединить потом Парфию не к Риму, а к Египту, так как он обещал ее своему сыну Александру».

— Знаю, Октавиан вернулся недавно из Далматии, — сказала Лициния.

— Он оставил одного из друзей завоевывать страну, а сам поспешил в Рим. Очевидно, его беспокоит деятельность Антония.

Понтий засиделся до полуночи. Лициния обсуждала с ним, как создать ядро борцов и начать работу по восстановлению коллегий Клодия. Дело было трудное. Понтий сообщил, что кое-кто из друзей уже находится в Риме, а коллеги, переселившиеся в муниципии, поддержат, без сомнения, работу популяров,

— Нужны средства, — сказал он, — а у популяров нет ни одного асса. Я уже пытался вовлечь в наше дело какого-нибудь всадника или разбогатевшего плебея, который стал сенатором, но все мои попытки кончались неудачей. Всадники выгоняли, а новые сенаторы говорили: «Ты, очевидно, без винта в голове, как говорил Цезарь. Чего нам еще нужно? И неужели мы будем помогать черни на свою голову?» Как видишь, плебей стал господином и презирает чернь, к которой сам принадлежал недавно.

— Стыд и позор! — воскликнула Лициния. — Я давно подозревала, что выскочки способны на подлость. — И, помолчав, добавила: — Как думаешь, много ли нужно денег на покупку оружия и разъезды?

Понятий стал считать, загибая пальцы: по его расчетам, необходимо было вначале не менее двухсот тысяч сестерциев; он с жаром доказывал, что четвертая часть этих денег будет израсходована на подкуп магистратов и оружейников.

— Сама понимаешь, любой магистрат закроет глаза на покупку и провоз оружия, а оружейник поделится с ним, лишь бы избежать неприятностей. Ты скажешь., что мужи зажиточные и образованные не такие, как я говорю, и непременно начнешь утверждать, что они мечтают о древних временах республики, когда простота и суровость украшали квиритов. Увы! Все это так, да не так. Можно говорить о древних временах, рядиться в тогу добродетели и простоты, как Катан, и в то же время складывать потихоньку сестерции и динарии в ларец,

Он засмеялся, взглянул на Лицинию.

— Я дам двести тысяч сестерциев, — сказала Лициния, — завтра получишь половину этих денег, а остальные через неделю. Свяжись с популярами, собери верных людей и приведи их в домик, находящийся в садах Виминала — между платанами и кустами акаций и розмарина. Пропуском будет слово «Свобода». Только выбирай людей надежных, иначе наше дело рухнет, а мы погибнем.

— Не беспокойся.

— Помни, завтра я переселюсь на Виминал: там ты меня найдешь днем и ночью. Не приводи с собой оружейников и богачей, ставших бедняками. Прежде чем выбирать людей, изучай их.

— Все будет сделано, как ты сказала.

— Помощью нашей в борьбе будет дух Секста Помпея, незримо присутствующий среди нас.

— Да будет так, — кивнул Понтий и подумал: «Неизвестно еще, согласился ли бы Помпей на это дело? А если бы и согласился, то целью борьбы была бы, наверно, не охлократия, а древняя аристократия».

VI

Взволнованный признанием Цезариона законным сыном Юлия Цезаря, Октавиан был уверен, что Антоний этим действием противопоставлял Цезариона ему, Октавиану: если сын от Клеопатры законен, то имя Цезаря, которое носил Октавиан, равно как и имущество диктатора, полученное им в наследство, присвоены. Он знал, что Клеопатра желает отнять у него наследство Цезаря и передать его Цезариону, а это обстоятельство задевало его больше, чем присоединение римских провинций к Египту.

Непокладистый Агриппа, несмотря на ярость Октавиана, утверждал, что не время думать о Цезарионе, а нужно возбуждать патриотические чувства римского народа и ненависть против египетской царицы и римского проконсула-царя, отнявшего у Рима провинции. Напрасно Октавиан кричал, что он не может спокойно перенести противопоставления себя гибриду (так он величал Цезариона), Агриппа неизменно отвечал:

— Я не согласен с тобой, Цезарь! Хочешь — поставь вопрос на голосование сената и народа, но берегись, если предпочтение будет оказано Цезариону…

— Гибриду!

— Пусть так, но все же имеющему некоторое право…

— Право? Клянусь богами, я давно замечал, что у тебя нет винта в голове…

— И все же ты сделаешь так, как я говорю… Октавиан злобно засмеялся и повернулся к Меценату, избегавшему принимать участие в споре.

— Твое мнение?

Меценат начал издалека: он говорил о Юлии Цезаре и Клеопатре как о влюбленных супругах, намекнул на Цезариона и вдруг вымолвил как бы в раздумьи:

— Какая разница между сыновьями законными и усыновленными? Кому должно отдать предпочтение? Я думаю — законному.