Власть и народ

Он выбежал из спальни в сильном раздражении» едва сознавая, где находится. Шел по улице Александрии, направляясь к морю. На душе было пусто, мыслей почти не было, — они пролетали стороною, и только одна мысль большая, как летучая мышь, билась в его мозгу: «Киренские легионы! Изменили!»

Выйдя на мол, он разыскал пустынное место и, обнажив грудь, нащупал, где билось сердце. Затем, вынув кинжал, он твердой рукой направил лезвие в грудь.

Сильная рука ухватила его сзади, вырвала кинжал. Разъяренный, Антоний обернулся: перед ним стоял Эрос, бледный, взволнованный, решительный.

— Ты? Как посмел? — сдавленным шолотом выговорил Антоний, дрожа и задыхаясь.

— Подожди, господин! Умереть всегда успеем. Еще не время. Борьба не кончена.

— Я не могу жить… Мои Киренские легионы! — простонал Антоний, опускаясь на песок и в отчаянии сжимая голову. — Все кончено…

— Нет, не все еще… Обдумаем, что делать. Если ты желаешь выслушать меня…

— Говори.

— Пошли к Октавиану посольство, притворись, что ты желаешь мира. А пока будут продолжаться переговоры, отправляйся в Паретоний, попытайся вернуть свои легионы…

Подумав, Антоний согласился.

Вечером он отправил посольство, а сам выехал в со провождении Эроса и нескольких друзей в Паретоний. В биреме Эрос обратился к озабоченному Антонию:

— Перед нашим отъездом я случайно узнал, что и -царица отправила послов к Цезарю. И я думал: «Два посольства лучше, чем одно».

— Ты думаешь? — подозрительно взглянул на него Антоний. — А знаешь ли, что предлагает египтянка? Знаешь ли ее условия?

— Не знаю.

Антоний молчал, задумавшись.

Вольноотпущенник Октавиана проник ночью в спальню царицы, которая его ожидала.

Клеопатра схватила письмо и, повелев Ирас придвинуть к ложу светильню, жадно читала:

«Гай Юлий Цезарь Октавиан — Клеопатре, царице Нижнего и Верхнего Египта — привет и добрые пожелания.

Письмо твое взволновало меня до такой степени, что — клянусь Афродитой! — я не нахожу себе места от радости и очарования. Как хороша жизнь, думаю я, вспоминая о тебе, прекраснейшей из прекрасных, и шепчу с упоением твое имя, в мыслях обнимая тебя со всей страстью влюбленного мужа. Я влюблен в тебя и готов па все — готов даже оставить тебе Египет, если ты погубишь моего счастливого соперника, не отстающего от тебя ни на шаг. Ревнуя тебя к нему, я не успокоюсь до тех пор, пока он не умрет».

Больше царица не читала. Веря Октавиану, она шептала с презрительной улыбкою:

— И этот влюблен… О боги! Как мерзки и отвратительны мужи!

Засмеявшись, она кликнула Ирас и Хармион, повелев узнать, не возвратился ли уже Антоний из-под Паретония.

Оказалось, что он, крайне расстроенный, прибыл рало утром и заперся в спальне Эроса. Как ни .расспрашивала Клеопатра Ирас и Хармион о новостях, девушки ничего не .могли сказать.

Обеспокоенная, она решила отправиться к Антонию.

Но прежде чем выйти из спальни, написала наспех два письма и, вручив их Хармион, сказала:

— Это письмо передай вольноотпущеннику Октавиана и скажи ему, чтобы привез ответ, А это письмо пошли с гонцом к военачальнику, защищающему Пелузий. Торопись. Обе вы будете сопровождать меня к Антонию.

Однако проконсул не принял Клеопатру. Из спальни вышел Эрос и, доложив царице, что господин спит, сообщил о неудаче: легионы отказались от Антония, и он потерял у Паретония даже часть своих кораблей.

— Господин удручен, — говорил Эрос, вздыхая. — О, какой это великий полководец! Если бы не было измены, он отстоял бы не только Египет, но Азию, Италию и весь мир!

Клеопатра выдержала пристальный взгляд Эроса. Какая буря поднялась в ее душе, какая жалость к себе и к Антонию, и к детям! Она делала все, что могла, что находила нужным. Она пойдет избранным однажды путем и не свернет с него: если позор — пусть позор, если смерть — пусть смерть!

XXIX

Два мужа бежали от гавани по улицам Александрии: один — впереди, другой старался догнать его и отставал. Это были Антоний и Эрос,

Жители расступались, узнавая проконсула: вид его был страшен. С растрепанными волосами, с осунувшимся лицом, потный, он бежал, направляясь ко дворцу.

Ворвавшись в покои Клеопатры, Антоний спросил Хармион, выглянувшую из спальни:

— Где царица?

По взволнованному лицу его она догадалась, что произошло что-то страшное, непоправимое, и тотчас же мысль о Пелузии охватила ее с такой силой, что сердце забилось.

— Царица? Она купается…

Схватив Хармион за руки и увлекая ее за статую Гермафродита, Антоний шепнул:

— Она предала меня… Пелузий сдался…

— Прости, царь и владыка, я ничего не знаю, — солгала Хармион, не отнимая рук и не спуская блестящих глаз с Антония. — Царица скоро выйдет…

— Будь она проклята, изменница!..

— Царь, ты, наверно, ошибаешься…

— Нет, нет! Легионы, на которые я надеялся… Но ты, Хармион, первая советница царицы, неужели ты ничего не слыхала, ничего не знаешь?..

Сердце Хармион сильно билось. Могла ли она предать госпожу и царицу? Нет, она ничего не скажет. Пусть Клеопатра объясняется с Антонием, как знает, А она, Хармион, лишь верная служанка царицы.

— Увы, господин мой, я ничего не знаю. Разве царица отдает мне отчет в своих действиях?