Власть и оппозиции

На новый всплеск разногласий Бухарин реагировал тем методом, которым он единственно владел,— печатным словом. В конце 1928 года — начале 1929 года он выступил в «Правде» с несколькими статьями, в которых вступил в косвенную полемику со Сталиным. В докладе «Текущий момент и задачи печати» он подчеркивал, что только «сумасшедшие» могут предлагать «строить сейчас вдвое больше, чем мы это делаем», ибо это значит обречь страну на промтоварный и хлебный голод. Он упоминал, что «кулак схватился местами за ружье» и давал понять, что это произошло потому, что недовольство политикой партии скопилось во всех слоях деревни [166].

Однако Бухарин и его союзники по-прежнему не решались апеллировать к партийным массам и встать на путь открытой внутрипартийной борьбы. Они уклонялись от вынесения даже на Политбюро своей оформленной программы — из-за боязни стать жертвой изобретённого ими вместе со Сталиным в предшествующие годы жупела «фракционности». В то время, как троцкисты даже в условиях перехода к подпольным методам борьбы сохраняли свою фракцию, бухаринская тройка проявляла нерешительность в деле организационного объединения своих единомышленников. Её политическое воображение не поднималось выше попыток создания верхушечных блоков и борьбы за изменение состава Политбюро путём закулисных комбинаций.

Невозможность союза между троцкистами и правыми определялась и доктринёрской приверженностью последних к созданным ими самими мифам о «троцкизме». Считая эти мифы наиболее эффективным идеологическим оружием, они использовали их в целях критики нового курса Сталина. Именно усилиями бухаринской группы был рождён в 1928—29 годах и новый, доживший до нынешних дней миф о том, что Сталин при проведении своей ультралевой политики взял на вооружение «троцкистские» идеи.

Со своей стороны, троцкисты хорошо помнили о политической беспринципности бухаринцев, выступавших в 1926—27 годах ударной идеологической силой в борьбе против левой оппозиции и поддерживавших самые грязные провокации, к которым прибегал в этой борьбе Сталин. Даже Авторханов, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к «троцкизму», признает: «Когда… Сталин пользовался в борьбе с „левой оппозицией“ (Троцкого) и „новой оппозицией“ (Зиновьева) методами самой очевидной фальсификации и сознательной провокации, бухаринцы лишь восхищались высоким классом изобретательности Сталина. Он прибегал при молчаливом согласии бухаринцев к самым виртуозным номерам политической дрейфусиады в отношении организатора октябрьского переворота Троцкого и троцкистов в таком масштабе и формах, которых Ленин не применял даже в отношении своих политических врагов. И это сходило ему с рук без звука протеста со стороны бухаринцев» [167].

В 1923—26 годах Троцкий обращался к Бухарину чаще, чем к кому-либо другому из лидеров правящей фракции, пытаясь апеллировать к его политической честности и порядочности. Троцкий, разумеется, понимал и то, что по своей образованности и теоретической культуре Бухарин стоит неизмеримо выше Сталина. Однако череда «антитроцкистских» выступлений Бухарина, в которых теоретическая добросовестность приносилась в жертву политическому интриганству, вызвала у Троцкого растущее разочарование в Бухарине, которого он всё чаще называл «Колей Балаболкиным». Со своей стороны, Бухарин, продолжавший закулисные контакты с капитулянтами из числа бывших лидеров левой оппозиции, ни политически, ни психологически не был готов к восстановлению контактов с Троцким, которого он не переставал публично «изобличать».

Столь же политически ущербным было поведение Зиновьева и Каменева, которые после июльской беседы с Бухариным, по-видимому, некоторое время надеялись на то, что Сталин призовет их на руководящие посты. Однако вскоре обнаружилось, что слухи об этом, распространявшиеся Сталиным, были рассчитаны исключительно на запугивание бухаринцев. Капитулировавшие лидеры «новой оппозиции» получили весьма скромные назначения: Каменев — председателя Главконцесскома, а Зиновьев — ректора Казанского университета. После этого они продолжали встречаться с членами Политбюро из сталинской группы, зондируя вопрос о своем переходе на более высокие должности (Каменев, например, претендовал на возвращение к руководству институтом Ленина). Члены Политбюро не только не уклонялись от этих встреч, но даже делились с вчерашними противниками своими политическими сомнениями. Так, Калинин, придя к Зиновьеву, чтобы сообщить о готовящейся высылке Троцкого, попутно заявил: «Он [Сталин] болтает о левых делах, но в очень скором времени он вынужден будет проводить мою (т. е. «правую».— В Р.) политику в тройном размере,— вот почему я поддерживаю его» [168].