Власть и оппозиции

В написанном Троцким «Заявлении делегатов, принадлежащих к Интернациональной левой оппозиции (большевики-ленинцы), к конгрессу борьбы против фашизма», говорилось о необратимости на ближайшие годы того пути, на который вступила Германия, и о громадных бедствиях, которые фашизм несёт немецкому народу. «Фашизм ведёт за собою тучи голодной и прожорливой саранчи, которая требует для себя и добьется монополии должностей и барышей… Положение в Германии глубоко трагично. Палач только приступил к работе. Жертвам не будет конца» [868]. Троцкий подчеркивал, что германский фашизм неизбежно примет более зловещий и кровавый облик, чем в Италии, поскольку он захватил власть в условиях жестокого экономического кризиса и небывалой в истории страны нужды масс, усиливающей благоприятный для него процесс люмпенизации широких слоёв трудящихся. Вслед за Германией фашистский переворот начинает непосредственно угрожать Австрии.

Прогноз Троцкого относительно Австрии как следующей жертвы фашизма осуществился в феврале 1934 года, когда в этой стране было подавлено антифашистское восстание шуцбундовцев — австрийских социал-демократов, вслед за чем утвердилась фашистская диктатура Дольфуса, расчистившая дорогу аншлюсу — насильственному включению Австрии в состав Германии в 1936 году. Значительная часть шуцбундовцев эмигрировала в СССР, где вскоре разделила участь большинства революционных эмигрантов, подвергнутых сталинским репрессиям.

В «Заявлении» 1933 года Троцкий предлагал отвергнуть и осудить теорию социал-фашизма и немедленно принять предложение II Интернационала о переговорах и соглашении. «Одно несомненно,— писал в конце «Заявления» Троцкий.— Времени для исправления чудовищных ошибок остается совсем уже немного. Если оно будет упущено, Коммунистический Интернационал отойдет в историю со славным ленинским началом и бесславным сталинским концом» [869].

Этот прогноз Троцкого реализовался во всей трагической полноте.

L Перелом в стратегии Троцкого

17 июля 1933 года, после прихода к власти во Франции блока радикалов и социалистов, Троцкий получил от французского правительства разрешение на проживание в этой стране.

В первые годы изгнания Троцкого, когда у Советского Союза были напряжённые отношения с Англией, сталинская печать называла его «агентом Чемберлена», а в 1931—32 годы, когда Троцкий выступал за политику единого фронта как единственной возможности раздавить фашизм,— агентом социал-демократии. В 1933 году коминтерновская пресса стала называть его «презренным агентом французского правительства», приехавшим во Францию для того, чтобы помочь ему готовить интервенцию против СССР. «Юманите» ежедневно печатала погромные статьи, призывавшие членов французской компартии к демонстрациям против Троцкого и другим провокациям, которые сделали бы для него невозможным проживание во Франции.

Не менее яростные нападки на Троцкого шли со стороны германских фашистов. После прихода Гитлера к власти в Германии, где работы Троцкого имели особенно широкое распространение, нацисты запретили и сожгли их вместе со всей остальной марксистской литературой. Выходивший в Берлине «Бюллетень оппозиции» должен был перенести свое издание в Париж. Геббельсовская газета «Ангрифф» называла Троцкого «самым большим антифашистом в мире», «заговорщиком и террористом», который «не ищет ничего иного, как очагов беспорядков, из которых он смог бы разжечь пламя, чтоб осуществить завещание Ленина: подчинить весь мир Москве, большевизму». Как бы вторя сталинской пропаганде, стремившейся добиться максимальной изоляции Троцкого, геббельсовский орган предлагал практическое решение: «отправить Троцкого на остров, столь же голый и пустынный, как св. Елена (куда был сослан Наполеон.— В Р.)». По приказу Геббельса в Берлине была расклеена афиша с провокационными комментариями к выдержкам из писем Троцкого, обнаруженных при обысках у антифашистов [870].

Незадолго до приезда во Францию Троцкий сделал последнюю попытку воззвать к чувству ответственности советского руководства. В секретном письме, направленном в Политбюро, он писал: «Обстановка в стране и в партии вам видна ближе, чем мне… Совершенно безнадежной и гибельной является мысль овладеть нынешней обстановкой при помощи одних репрессий… Самой близкой и непосредственной опасностью является недоверие к руководству и растущая вражда к нему. Вы знаете об этом не хуже меня. Но вас толкает по наклонной плоскости инерция вашей собственной политики, а между тем, в конце наклонной плоскости — пропасть» [871].