Власть и политика (сборник)

Снижение интереса к классикам является, помимо прочего, одним из следствий общего упадка академической культуры. Требующие от читателя подчас огромного напряжения научные тексты Вебера оказываются непосильными для многих социальных ученых. У него берут (если вообще берут) самое ясное и, казалось бы, простое, чтобы потом отказаться от его схем в пользу других, еще более простых и непродуктивных. Нет ничего проще, чем приписать Веберу (неважно, соглашаясь или споря с ним) утверждения вроде того, что капитализм родился благодаря протестантской этике, харизма – это безоглядная любовь к вождю, а бюрократ рационален. В них не будет полной неправды, но только такая правда хуже всякой лжи. Научное высказывание не существует вне теоретического и исторического контекста, тонкости и оговорки иногда сильно меняют смысл центрального утверждения, а исторический материал, который должен был бы подтверждать тезис, может со временем превратиться в лучшем случае в его иллюстрацию. Вебер, отличавшийся стремлением к точности и доказательности, труден для адекватного понимания и интерпретации, в частности потому, что приходится учитывать все эти аспекты. Этим сложности, однако, не ограничиваются.

II

Воспитанный в лучших традициях немецкого гуманитарного образования, Вебер обладал большим риторическим даром. Он был прекрасным оратором и публицистом, мог высказываться очень доходчиво, в расчете на широкую образованную публику. Но его теоретико-методологические сочинения трудны как в отношении содержания, так и по стилю: длинные фразы, множество оговорок и пояснений, сноски и примечания, которые иногда разрастаются настолько, что читатель рискует забыть основной текст. Все это, хотя и не было, возможно, осознанной стратегией усложнения[2], разумеется, не случайно. Вебер шел через проблематику и аргументы разных наук, обосновывая новую.

По образованию Вебер был юристом, специалистом по истории торгового права; с преподавания этого предмета началась и его университетская деятельность, сначала внештатная (в качестве приват-доцента и экстраординарного профессора). Вскоре произошел крутой поворот, и в дальнейшем его позиции ординарного, т. е. штатного, профессора в университетах были по преимуществу связаны с национальной экономией[3]. Последняя в его жизни кафедра в Мюнхене – это должность ординарного профессора национальной экономии, истории хозяйства и наук об обществе, а предпоследняя – в Вене, где он был профессором политической экономии. Различия между политической экономией, национальной экономией и социальной экономикой, речь о которой еще впереди, имели значение, но в общем они не настолько велики, чтобы обсуждать их здесь подробно. В наши дни социологи, экономисты, юристы и историки принадлежат к разным научным цехам, между ними лишь редко возникают взаимный интерес, пересечения и диалоги. Во времена Вебера дела обстояли иначе, экономическая наука и социология только формировались, причем экономисты продвинулись на этом пути намного дальше. На становление Вебера как ученого сильно повлияли дискуссии, которые шли между экономистами австрийской школы и представителями немецкой исторической школы национальной экономии. Австриец Карл Менгер считал, что экономическую науку надо строить как строгую общую теорию, а Густав Шмоллер, его непримиримый противник, доказывал, что изучать надо не общие законы экономической жизни, а то устройство хозяйства, которое складывается по-разному в исторической действительности. Это имело большое значение для молодого Вебера, в теоретических вопросах склонявшегося во многом к позициям Менгера и его коллег, но слишком хорошо понимавшего продуктивность и специфику исторического познания, чтобы принимать классический теоретический подход не критически. Сильно упрощая, можно сказать, что для экономистов теоретиков того времени люди всегда одинаковы (готовность учитывать историческую специфику в общем не имела последствий для теории), а для экономистов-историков никаких неизменных мотивов у людей не существует, историческая действительность нуждается в эмпирическом изучении, а не в надуманных схемах. В значительной мере именно из размышлений о резонах каждой из сторон в этом споре выросла та методология Макса Вебера, понимание которой имеет значение для правильного чтения его позднейших сочинений, в том числе и политических. Лишь постепенно Вебер пришел к тому, что наука, которой он занимается, – социология. Ее обоснование, разработка ее основных категорий, в том числе и понятия власти, оказались делом не только очень сложным, но и таким, которому предшествовала большая предварительная работа.