Вследствие этого Бундесрат, в котором были представлены дворы и министерства, вел уютную и спокойную жизнь, проникнутую единодушием. Характер его рекомендаций не поддается критике из-за тайного ведения протоколов. Поскольку по конституции определяющими были только императивные инструкции, личные точки зрения членов Бундесрата никогда ничего не решали и корректировались взглядами соответствующих правительств, т. е. вообще не имели веса. Поэтому Бундесрат никогда не был местом эффективной работы государственных деятелей или же их обучения (что очень отличает его от Франкфуртского Бундестага!). Разумеется, случалось и так, что правительства давали своим уполномоченным свободу голосования по какому-нибудь вопросу. Так время от времени поступали некоторые из них в споре о порядке наследования Липпе уже для того, чтобы отвести от себя ненависть за высказывание неприятной точки зрения. В собственно политических вопросах Пруссия с несгибаемой твердостью удерживала за собой преимущество, гарантированное голосами карликовых государств. В других же важных вещах голосование все-таки по сути было формальным (сколь бы часто его возможностью ни пользовался Бисмарк в качестве
Теперь надо уяснить себе, что в будущем эту спокойную жизнь ожидает конец. Уменьшилось значение встреч монархов и кабинетно-политических средств, коими Бисмарк умело пользовался в Петербурге и Вене, и аналогичные процессы будут происходить и во внутренней политике. Уже в финансово-политических и хозяйственно-политических вопросах, каковые нам предстоит разрешить в мирное время, уютность старого режима иссякает. Все отдельные ландтаги во главе с прусским впредь всё больше будут пользоваться своим формальным правом воздействовать на голосование в Бундесрате и влиять на осуществление права внесения в Бундесрат проектов[102]
. Таким способом прусский ландтаг вследствие экономически обусловленного и усиливающегося в будущем господства Пруссии над северогерманскими карликовыми государствами смог бы захватить инициативу и господство в имперской политике. Ибо прежняя бездеятельность представляла собой как раз продукт слабости прусского ландтага, проистекавшей из недостатков классового избирательного права в сравнении с демократически избранным Рейхстагом. При демократизации прусского избирательного права эта бездеятельность, вероятно, исчезнет, и главная роль Пруссии тогда существенно усилится. Конечно же, бюрократия всех государств почувствует солидарность по отношению к этому, как и по отношению ко всем остальным последствиям парламентаризации. И, разумеется, объединенная бюрократия империи, Пруссии и отдельных государств представляет собой силу, за которой стоят дворы и которая может помешать развитию парламентаризации. Но надо ясно понимать: в этом случае будет прегражден путь и к спокойному внутриполитическому развитию, и к поддерживающим могущество империи в международных делах политическому сотрудничеству и воспитанию нации. Кто этого не желает, должен заранее задаться вопросом: как соединить парламентаризацию Германии со здравым, т. е. активным, федерализмом?