Власть и рынок

На самом деле различие велико, и мы о нем много раз говорили: государство представляет собой политическую монополию, в которой платежи отделены от получения услуг. Пока сохраняется такое положение, невозможно дать рыночную «оценку» его предельной производительности. Но каким образом этот факт может служить аргументом против свободного рынка? Здесь Оливер критикует не свободный рынок, а смешанную государственно-рыночную экономику.

Очень туманен смысл следующего утверждения Оливера: создание дохода должно быть приписано «организованному обществу». Если он имеет в виду просто «общество», то его выражение бессмысленно. Именно в ходе рыночного процесса множество свободных людей (образующих «общество») получают свои доходы в соответствии с производительностью. Если постулировать существование некоего субъекта по имени «общество», отдельного от множества составляющих его людей и претендующего на собственную долю дохода, мы получим эффект повторного счета. Если же под «организованным обществом» он имеет в виду государство, то ведь «вклад» государства представляет собой принуждение и вряд ли «заслуживает» какой-либо оплаты. Более того, поскольку, как мы показали, сумма собираемых налогов существенно превышает предполагаемую величину производительного вклада государства, именно руководители оного должны деньги обществу, а не наоборот.

3) Оливер делает любопытное утверждение (повторенное и Фрэнком Найтом), что на самом деле человек этически не заслуживает дохода, приносимого уникальностью его способностей. Должен признаться, что мне эта позиция представляется совершенно бессмысленной. Можно ли представить что-либо более индивидуальное, чем врожденные способности человека? И если он не имеет права на плоды, приносимые его одаренностью и целенаправленными усилиями, на какое другое вознаграждение он имеет право? И почему кто-либо другой должен пожинать плоды его уникальных способностей? Иначе говоря, почему способного нужно постоянно штрафовать, а бесталанного — поддерживать за его счет? Оливер приписывает такого рода способности некоей мистической «первопричине». Но в этом был бы какой-либо смысл, только если бы он смог разыскать эту «первопричину» и выплатить ей ее законную долю. А до этого момента любое «перераспределение» дохода от А к В будет наводить на предположение, что В и является первопричиной.

4) Оливер путает частную, добровольную благотворительность и помощь с принудительной «благотворительностью». В итоге он получает неверное определение доктрины свободного рынка, гласящее, что «человек должен содержать самого себя и тех, кто имеет законное право на его помощь, не требуя от других помощи или одолжения». Многие согласятся с этой формулировкой, но ведь подлинная идея свободного рынка заключается в том, что никто не может силой принуждать других оказывать себе помощь. В мире, где источником помощи может быть свободный дар или грабеж, такое различие имеет смысл.

Вдобавок Оливер неверно использует термин «власть» и утверждает, что работодатели обладают властью по отношению к своим работникам, а потому несут ответственность за их благополучие. Оливер совершенно прав, утверждая, что владелец раба нес ответственность за его жизнь, но, похоже, не отдает себе отчета, что для реализации его идеала трудовых отношений придется вернуться к рабовладению.

Если, подобно Оливеру, не уточняя, сказать, что сироты или слабоумные являются «иждивенцами», возникнет неясность по поводу фигуры опекуна — общество или государство? А это далеко не одно и то же. Концепция «общественной опеки» отражает либертарианский принцип, согласно которому частные лица и добровольные объединения могут предлагать свою заботу тем, кто в этом нуждается. А «государственная опека», напротив, предполагает, что (1) в ней вынуждены участвовать все и (2) ее подопечными могут оказаться и люди, вовсе этого не желающие.

Вывод Оливера, что «каждый нормальный взрослый должен иметь справедливую возможность содержать себя, а если у него таких возможностей нет, то ему должна оказываться государственная помощь», представляет собой мешанину логических ошибок. Что такое «справедливая возможность»? Как ее определить? Далее, в отличие от того, что мы имеем в законе равной свободы Спенсера (или, в нашем варианте, в законе полной свободы), здесь «каждый» оказывается невыполнимым условием, поскольку на свете нет такого субъекта, как «государство». Так что, если «государство» кого-то содержит, это означает, что данного человека содержит какой-то другой человек. А это значит, что далеко не каждый может получить поддержку, особенно если мы определим «справедливую возможность» как отсутствие внешних помех и препятствий.