Власть меча

Мысленным взором она снова увидела горящий самолет с телом мужчины, которого она любила, увидела, как он чернеет, дергается и рассыпается; а потом перед ней возникло уже не лицо Майкла, а лицо ее собственного сына – прекрасные черты Шасы лопнули, как сосиска, поднесенная слишком близко к огню, и нежная юная кровь брызнула наружу…

– Блэйн, останови машину, прошу, – прошептала она. – Мне что-то нехорошо…

На хорошей скорости они могли бы добраться до Берлина уже этой ночью, но в одном из маленьких городков, через которые они проезжали, улицы были украшены в честь какого-то торжества, и Сантэн, спросив, услышала, что это фестиваль в честь местного святого покровителя.

– О, Блэйн, давай задержимся! – воскликнула она, и они присоединились к празднику.

В тот день состоялась процессия. Фигуру святого несли по узким мощеным улочкам, за ней следовали музыканты и дети – маленькие девочки, светловолосые, как ангелы, в национальных нарядах, и мальчики в мундирах.

– Это гитлерюгенд, – пояснил Блэйн. – Что-то вроде старых скаутов Баден-Пауэлла, только с куда более сильным упором на германский национальный дух и патриотизм.

После парада на городской площади состоялись танцы с факелами, и рекой лилось в высокие кружки пенное пиво, поднимались бокалы с зектом, немецким эквивалентом шампанского, а девушки в кружевных фартучках с румяными, как зрелые яблочки, щеками разносили полные доверху блюда с едой – свиными ножками и телятиной, копченой макрелью и сырами.

Они нашли столик в углу площади, и сидящие по соседству гуляки приветствовали их и добродушно подшучивали над ними; и они пили пиво, танцевали и время от времени отбивали пивными кружками такт оркестру.

Но вдруг, совершенно внезапно, атмосфера изменилась. Смех вокруг стал нервным и напряженным, на лицах и в глазах кутил за соседними столиками вспыхнула осторожность; оркестр заиграл слишком громко, движения танцоров теперь казались неловкими.

На площади появилась некая четверка. Они были одеты в коричневые мундиры с перекрестными портупеями на груди, на рукавах красовались вездесущие повязки со свастикой. Их коричневые матерчатые фуражки с округлыми козырьками были надвинуты на лбы, а кожаные ремешки на подбородке приспущены. Каждый держал в руках небольшой деревянный ящичек для сбора денег с прорезью в крышке – четверка разошлась в стороны и начала обходить столы.

Каждый делал пожертвование, но, просовывая монеты в щель ящика, люди избегали смотреть на сборщиков в коричневых мундирах. Нервно смеясь, они таращились в свои пивные кружки или на собственные руки, пока сборщики не переходили к следующему столу, и тогда сидящие обменивались взглядами облегчения.

– Кто это такие? – наивно спросила Сантэн, не пытаясь скрыть своего любопытства.

– Это штурмовики, – ответил ей Блэйн. – Штурмовые части, громилы национал-социалистической партии. Посмотри на этого… – Военный, на которого осторожно показал Блэйн, обладал тяжелым, невыразительным крестьянским лицом, тупым и жестоким. – Разве не примечательно то, что подобную работу всегда выполняют люди вот такого типа – и они всегда находятся! Остается молиться о том, чтобы он не стал лицом новой Германии.

Штурмовик заметил их откровенный интерес и с нарочито угрожающей развязностью подошел к их столу.

– Бумаги! – сказал он.

– Он требует наши документы, – пояснила Тара, и Блэйн протянул штурмовику свой паспорт.

– А! Иностранные туристы!

Манеры штурмовика сразу изменились. Он заискивающе улыбнулся и вернул Блэйну паспорт, сказав несколько слов приятным тоном.

– Он говорит: добро пожаловать в рай национал-социалистической Германии, – перевела Тара.

Блэйн кивнул.

– Он говорит: вы увидите, как теперь счастлив и горд немецкий народ… и что-то еще, чего я не поняла.

– Скажи ему: мы надеемся, что они всегда будут счастливы и горды.

Штурмовик просиял и щелкнул каблуками высоких сапог, вытягиваясь:

– Хайль Гитлер!

Он отдал нацистский салют, и Матильда Джанин невольно захихикала.

– Не могу удержаться, – выдохнула она, когда Блэйн строго посмотрел на нее и покачал головой. – Меня просто убивает то, как они это проделывают.

Штурмовики покинули площадь, и напряжение сразу ослабело; оркестр перестал лихорадочно грохотать, танцоры замедлили ритм. Люди теперь смотрели друг на друга и улыбались совершенно естественно.

В ту ночь Сантэн, натянув до ушей толстое пуховое одеяло, уютно устроилась на изгибе руки Блэйна.

– А ты заметил, – спросила она, – как люди здесь, казалось, разрывались между лихорадочным смехом и нервными слезами?

Блэйн довольно долго молчал, потом проворчал:

– Здесь в воздухе витает нечто такое, что меня тревожит… и сдается мне, что это вонь какой-то смертельной чумы.

Он слегка содрогнулся, и Сантэн крепче прижалась к нему.

Они въехали на широкий белый автобан в пригороде германской столицы. Первым шел «даймлер».

– Как здесь много воды, как много каналов и как много деревьев!

– Этот город построен вдоль нескольких каналов, – пояснила Тара. – Реки текли между древними ледниковыми отложениями, что тянутся с востока на запад…