Лицо Мозеса помрачнело, он забрал у Шасы газету и встал.
– Я верну тебе книгу, когда прочитаю.
И, не глядя в глаза Шасе, ушел в дом.
В понедельник Твентимен-Джонс остановил Шасу у главного входа на площадку выветривания.
– Думаю, о выветривании вы уже все узнали, мастер Шаса. Пора нам перевести вас на дробилку и промывку.
Когда они шли вдоль рельсов рядом с одной из вагонеток, полной крошащейся выветренной руды, Твентимен-Джонс заметил:
– А еще, мастер Шаса, не стоит слишком сближаться с черными рабочими, вы быстро поймете, что они постараются извлечь из этого выгоду.
Шаса на мгновение изумился, но потом засмеялся:
– А, это вы о Мозесе? Он не рабочий, а надзиратель, и он очень умный, сэр.
– Слишком умный для его положения, – с горечью согласился Твентимен-Джонс. – Умные всегда недовольны, становятся бунтовщиками и причиной неприятностей. Ваш друг Мозес пытается организовать профсоюз чернокожих рабочих.
От деда и матери Шаса знал, что большевики и профсоюзные активисты – самые чудовищные монстры, стремящиеся уничтожить основы цивилизованного общества. Его потрясло, что Мозес оказался одним из них. Но Твентимен-Джонс продолжал:
– Мы также подозреваем, что он стоит за небольшой группой незаконной скупки алмазов.
Незаконная скупка алмазов представляла собой еще одно пугало цивилизованного мира, поскольку это была покупка-продажа краденых камней, и Шаса испытал настоящее возмущение при мысли о том, что его друг мог быть и членом профсоюза, и незаконным дилером.
И все же следующие слова доктора Твентимен-Джонса повергли его в уныние.
– Боюсь, мистер Мозес возглавит список тех, кого мы уволим в конце этого месяца. Он опасный человек. Мы просто должны избавиться от него.
«Они хотят выгнать его просто потому, что мы с ним стали друзьями, – расшифровал Шаса его слова. – Это все из-за меня».
Его охватило чувство вины, но почти сразу за этим вспыхнул гнев. На его язык просились некие слова… ему хотелось закричать: «Это несправедливо!» Но прежде чем произнести такое, он посмотрел на Твентимен-Джонса и интуитивно понял, что любая его попытка защитить Мозеса лишь усугубит судьбу чернокожего.
Он пожал плечами.
– Вам виднее, сэр, – согласился он.
И тут же увидел, как плечи мужчины слегка расслабились.
«Матушка, – подумал он, – я должен поговорить с мамой». И тут же его мысль, окрашенная разочарованием, повернула в другую сторону: «Если бы только я мог сам это решать, если бы только я сам мог приказывать, что следует сделать…»
И тут до него дошло, что именно это и имела в виду его мать, когда говорила о власти. Возможность решать и отдавать приказы в окружавшем его мире.
– Власть, – прошептал себе под нос Шаса. – Однажды я получу власть. Огромную власть.
Работа на дробилке оказалась трудной и интересной. Хрупкая выветренная руда загружалась в вагонетки с опрокидывающимся кузовом и подавалась в хопперы, измельчавшие ее до такого состояния, чтобы дальше можно было отправлять ее на промывку. Механизмы здесь были большими и мощными, грохот стоял почти оглушающий, измельченная руда сыпалась в спускной желоб и с непрерывным шумом засасывалась вращающимися цилиндрами. Сто пятьдесят тонн в час; в конце обломки размером с дыню превращались в гравий и пыль.
Брат Аннализы, Штоффель, умевший подражать птичьим голосам и наладивший зажигание старого «форда» во время прошлого визита Шасы на рудник Ха’ани, теперь стал помощником мастера на дробилке. Ему велели показать Шасе все вокруг, и он с удовольствием взялся за дело.
– Тебе следует быть чертовски осторожным с этими дробящими валами, настраивать их тщательно, иначе они разотрут чертовы алмазы в порошок.
Штоффель подчеркивал недавно обретенное важное положение постоянными ругательствами и богохульствами.
– Идем, Шаса, я тебе покажу точки смазки. Все их нужно смазывать из специального шприца в начале каждой смены.
Он прополз под краем гремящего конвейера, крича Шасе прямо в ухо, чтобы тот мог его расслышать:
– В прошлом месяце один из помощников умудрился сунуть свою поганую руку в подшипники! Они ее оторвали, как крылышко цыпленка, приятель! До сих пор кровь видно!
Он с отвращением показал на темные пятна засохшей крови на бетонном полу и оцинкованных стенках.
– Говорю тебе, приятель, кровь из него хлестала, как из садового шланга!
Потом Штоффель ловко, как обезьяна, взобрался на узкий стальной мостик, и они посмотрели вниз, на конвейер измельчителя.
– Один из этих черномазых овамбо свалился отсюда прямо в емкость с рудой, а мы потом в конце линии не смогли найти даже кусочка кости крупнее твоего пальца. Да, приятель, это чертовски опасная работа, – с гордостью сообщил он Шасе. – Тут приходится постоянно оставаться начеку.
Когда сирена рудника возвестила перерыв на обед, Штоффель повел Шасу вокруг строений дробилки на тенистую сторону, и они удобно устроились на трубе вытяжки. Они могли общаться открыто, поскольку их сейчас объединяла работа, и Шаса чувствовал себя взрослым и важным в своем синем рабочем комбинезоне, когда открывал коробку с ланчем, присланным ему из бунгало шеф-поваром.