Власть меча

Им потребовалось пятнадцать минут, чтобы вернуться на аэродром у Йирга-Алеем. К нему они подлетали, держась вровень с вершинами деревьев. Дэвид посадил «харрикейн» на пыльную полосу и подкатил к ожидающей карете «скорой помощи», которую вызвал по радио.

Шасу извлекли из залитой кровью кабины. Потом Дэвид и санитар наполовину повели, наполовину понесли его к карете; Шаса спотыкался, как слепой. Через пятнадцать минут ему дали наркоз, положили на операционный стол в больничной палатке, и им занялся врач.

Когда Шаса пришел в себя, было темно.

Он поднял руку и коснулся лица. Оно было в бинтах, и Шасу охватила паника.

– Дэвид! – хотел он крикнуть, но получились только невнятные от хлороформа звуки.

– Все в порядке, Шаса, я здесь.

Голос звучал близко, и Шаса ощупью поискал его источник.

– Дэви, Дэви…

– Все хорошо, Шаса, все будет отлично.

Шаса нашарил его руку и сжал.

– Я не вижу. Я ослеп.

– Это всего лишь бинты, – заверил Дэвид. – Врач тобой очень доволен.

– Ты не врешь, Дэвид? – взмолился Шаса. – Скажи, что я не ослеп.

– Нет, не ослеп, – прошептал Дэвид, но, к счастью, Шаса не мог видеть его лицо, когда он это говорил. Лихорадочное пожатие медленно ослабло, а через несколько минут подействовало болеутоляющее, и Шаса снова погрузился в беспамятство.

Всю ночь Дэвид просидел у его койки; даже в темноте в палатке было жарко, как в печи. Он вытирал с шеи Шасы блестящий пот и держал друга за руку, когда Шаса во сне стонал и звал:

– Мама? Ты здесь, мама?

В первом часу ночи врач приказал Дэвиду уйти и немного отдохнуть, но Дэвид отказался.

– Я должен быть с ним, когда он проснется. Именно я должен ему сказать. Хоть это я ему должен.

На рассвете за палаткой завыли шакалы. При первом свете, пробившемся сквозь брезент, Шаса снова пришел в себя и сразу спросил:

– Дэвид?

– Я здесь, Шаса.

– Мне очень больно, Дэвид, но ты сказал, что все будет в порядке. Я помню, ты сказал так, верно?

– Да, сказал.

– И скоро мы снова полетим вместе, правда, Дэви, дружище? Как в прежние времена – Кортни и Абрахамс снова в деле.

Шаса ждал ответа, а когда не услышал, его голос изменился.

– Я не ослеп? Мы полетим вместе?

– Ты не ослеп, – негромко ответил Дэвид. – Но мы больше не полетим вместе. Тебя отправляют домой, Шаса.

– Говори! – приказал Шаса. – Не пытайся щадить меня, от этого только хуже.

– Хорошо, я все скажу. Пуля пробила тебе левый глаз. Врачу пришлось его удалить.

Шаса поднял руку и осторожно коснулся левой половины лица.

– Зрение на правом глазу сохранилось полностью, но на «харрикейнах» ты больше летать не сможешь. Мне жаль, Шаса.

– Да, – прошептал Шаса, – мне тоже.

Вечером Дэвид снова пришел к нему.

– Командир представил тебя к кресту за летные заслуги.

– Как мило с его стороны, – сказал Шаса. – Чертовски любезно.

Они снова замолкли, потом Дэвид опять заговорил:

– Ты спас мне жизнь, Шаса.

– Заткнись, Дэви, не занудничай.

– Завтра утром в транспортной «дакоте» тебя отправляют на побережье. В Кейптауне будешь к Рождеству. Поцелуй от меня Мэтти и младенца, счастливчик.

– В любой день готов поменяться с тобой, – ответил Шаса. – Но когда вернешься, мы устроим тебе торжественную встречу.

– Могу я что-нибудь сделать для тебя? Проси что хочешь, – сказал Дэвид, вставая.

– Кстати, можешь. Как думаешь, ты сумеешь достать для меня бутылку виски, Дэви?

* * *

Командир подводной лодки оторвался от глазка перископа и кивнул Манфреду Деларею.

– Посмотрите, пожалуйста, – сказал он, и Манфред, заняв его место, прижал лоб к резиновой прокладке и поглядел в окуляр.

Они находились в двух милях от берега, и на поверхности был вечер. Солнце садилось за край земли.

– Узнаете ориентиры? – спросил по-немецки командир подлодки, и Манфред ответил не сразу, потому что ему трудно было говорить. Слишком сильны были эмоции.

Пять лет, пять долгих лет не видел он любимых берегов, и теперь испытывал невыразимую радость. Он знал, что нигде не будет по-настоящему счастлив – только в Африке.

Однако прошедшие годы не были несчастливыми. Рядом всегда была Хайди, а в последний год и их сын, Лотар, названный в честь отца Манфреда. Эти двое составляли ось его существования. И была еще работа – два дела, каждое из которых требовало огромной отдачи и приносило огромное удовлетворение.

Изучение юриспруденции в Берлинском университете увенчалось получением диплома в области голландского римского права и международного права.