Утро началось с позднего завтрака в компании сонных, похмельных придворных; к часу Георгий был приглашен в каюту суперлюкс. Половину ночи он играл в преферанс с Наумовым и двумя адморганами, как здесь по-свойски называли прикормленных силовиков, но выпил немного и чувствовал в себе достаточно бодрости и злости. Яхта тихим ходом возвращалась в порт, участники прогулки разбрелись по каютам и шезлонгам, только Семенков, которому Феликс запретил наливать спиртное, слонялся тенью вокруг бара в надежде раздобыть живительный эликсир.
В тесном тамбуре перед дверью каюты политика Георгий застал звеньевого Геру с маленькой медсестрой. Девочка сидела на подоконнике, болтая ногами, и с улыбкой слушала негромкую, но, очевидно, пылкую речь своего поклонника. Они служили живой иллюстрацией к вечной сказке о двух юных влюбленных — чтоб понять это, было достаточно беглого взгляда. Захваченные врасплох, они сорвались с мест, словно вспугнутые птички. Гера схватил поднос с остатками завтрака, медсестра шмыгнула в дверь, чтобы доложить о посетителе.
Володя в пижаме полулежал в постели, перебирая бумаги, которые подавала ему жена. Лариса была одета и причесана с неизменной тщательностью. В кресле у окна тучный, вислощекий Струпов методично обкусывал ногти.
— Доброе утро, Георгий Максимович. — Лариса шагнула навстречу, подала ему руку. — Мы сейчас так смеялись… Владимир Львович рассказал, что в студенческие годы вы собирались организовать совместную политическую партию под названием «Элвис Франкенштейн». Вы даже, кажется, написали программу и воззвание к народу… Забавная история. Но не слишком лестная для моего мужа, ведь Элвис — это, конечно, вы.
Георгий за давностью лет забыл эту довольно бессмысленную шутку, но не удивился тому, что друг юности помнил все.
— Мы верили, что изменим мир, — проговорил Володя.
Лариса положила руку ему на плечо.
— Вы и сделали это. Сегодня мы живем в другой стране. И можем по праву гордиться переменами.
Володя не спешил прерывать паузу, повисшую в воздухе, Георгий тоже молчал. Постучав, в каюту вошел еще один молодой стюард с сервировочной тележкой. Передавая Георгию чашку с дымящимся чаем, Лариса спросила тоном озабоченной хозяйки:
— Надеюсь, вам было удобно в каюте? К сожалению, помещения тесноваты, но перестроить здесь ничего уже нельзя.
— Прекрасная яхта, — сказал Георгий. — Примите мои восторги.
— Мне хочется, чтобы наши гости получали все самое лучшее: кухня, развлечения, обслуживание. Поэтому во всех поездках Владимир Львович возит с собой ближний персонал. Сейчас мы вместе вернемся в резиденцию. Вы, конечно, погостите у нас?
Георгий слышал, что Володя был вынужден прикрыть свой беззаконный мальчишеский гарем, который манил магнитом многих его приближенных, в том числе Яшу Майста. Теперь участники тех закрытых вечеринок пошли в церковные старосты, рьяно выступали против гей-парадов и однополых браков, единодушно голосовали за патриархальные ценности и ездили отдыхать на Филиппины.
Впрочем, полностью лишать себя десерта было здесь не в обычае, и, видимо, Лариса имела в виду именно это.
— К сожалению, завтра у меня в Москве встреча, которую я не смогу отменить.
— Уже завербовали? — Политик смотрел на Георгия с интересом.
— И хорошо, — басовито одобрил Струпов, внезапно включаясь в разговор. — Умный человек везде договорится. Главное, чтобы было понимание приоритетов…
Разворачивая какое-то письмо, Володя внезапно перебил его:
— Осипанов — это кто?
— «Конгресс русских общин», — ответила Лариса. — Георгий Максимович, мы с вами давно знакомы, мы очень ценим ваши профессиональные качества. Думаю, именно сейчас вы нуждаетесь в нашей поддержке, и мы готовы ее оказать. Для нас также важно, что вы русский, православный человек. Яков Моисеевич был нужен на своем месте в свое время, но сейчас мы переходим в новую ситуацию…
Георгий цепко смотрел и слушал, пытаясь поймать главный смысл этого разговора. За последние полгода до него не раз доходили слухи о начале нового передела собственности «на самом верху», о противостоянии национальных кланов и существовании тайного православного ордена, организованного по принципу масонской ложи. Этот орден имел активное влияние на решения первых лиц государства и добивался новой расстановки сил на мировой политической арене.
— Девяностые поднимали наверх неординарных людей, уж по крайней мере умных и ловких, — заметил ворчливо Струпов. — А теперь полезли приспособленцы и бездари. Отсюда все наши беды. Разучились думать вперед, только хапать хотят. Вон у тебя отжали бизнес, растащили по кускам… Нельзя такие вещи прощать.
— Мне, конечно, следует поблагодарить за оказанное доверие, — проговорил наконец Георгий. — Но я трезво оцениваю свои масштабы. После определенного опыта… смешно убеждать себя, что шестерка — это перевернутая девятка.
Володя выдвинул нижнюю губу, отчего лицо его сделалось неприятно-брезгливым, но Лариса продолжала мило улыбаться.