Власть мертвых

— А тебе не кажется, что твои интеллектуальные способности тоже не вполне соответствуют занимаемой должности?

— Я, между прочим, весеннюю сессию сдал на одни пятерки и четверки, — обиделся тот, заставляя Георгия вспомнить, что парнишка учится в каком-то институте на платном отделении.

— И еще тебя надо хоть немного откормить, мне неуютно чувствовать себя гестаповцем в Бухенвальде.

— А что такое Бухенвальде? Нет, ну правда. — Не дожидаясь ответа, Леха вскинул бровь. — Между прочим, худые всегда в тренде. Когда ты вот так просвечиваешь, тебя все хотят. Я это понял еще в детстве, на пороге циничной жизни с ее продажными ценностями.

Чтобы заставить наконец замолчать, Георгий Максимович поцеловал его в губы, отдающие вкусом дешевого вина.

— Приехали, — сухо объявил таксист, на минуту заставляя Георгия устыдиться своего легкомыслия и нетрезвого вида.

Расплатившись, они вышли из машины. Заметно поредевшая компания девушек, возглавляемая густобровым другом Лехи, поджидала у входа.

Георгий Максимович уже не помнил, когда в последний раз бывал в гей-клубе — кажется, в Испании или в Амстердаме. В любой точке земного шара подобные заведения напоминали шумный, грязноватый, небезопасный невольничий рынок. Но отечественные заведения давали наблюдателю нравов даже чрезмерно калорийную пищу. Тектонический разрез болезней общества подавался здесь на блюдце с голубой каемкой, в виде куска прослоенного кремом торта.

Леха сразу потащил Георгия по лестнице на хоры второго этажа, к свободным столикам. Отсюда можно было с относительным комфортом наблюдать танцующую молодежь, разглядывать полуголых стриптизеров на тумбах возле сцены и скромных завсегдатаев у барной стойки.

Делая заказ, Георгий передавал свои пожелания Леше, а тот уже кричал на ухо официанту, измученному духотой, грохотом музыки и человеческой толкотней. Место было, что называется, демократичное; среди публики мелькали и свежие лица студентов, и унылые лысины. С некоторым удивлением Георгий отметил, как много за столиками и на танцполе молодых привлекательных девушек, хотя, приглядевшись, обнаружил среди них пару-тройку поддельных экземпляров.

— Главное, не ходи без меня в туалет, — заботливо предупредил Алекс, — там делают отвратительные вещи.

— А если с тобой, то можно будет поучаствовать?

— Нет, я ненавижу все эти взгляды и глотательные движения. — Из-за того, что приходилось кричать, его голос срывался на фальцет. — Я не могу просто так быть с человеком, мне надо чувствовать грибы.

— Опять грибы? — удивился Георгий.

— Любовь! — закричал он прямо в ухо.

Девушки отправились танцевать, Леха остался с Георгием. Они выпили виски. На время музыка сделалась не такой громкой, и Георгию снова пришлось слушать подростковые откровения:

— Ты, конечно, очень умный. Но ты не знаешь, что с этим делать. А я как всегда — надо влюбиться в того, кто собирает вокруг себя проблемы.

— Влюбляться в меня не надо, — проговорил Георгий. — Я просто стареющий пьяница. Я ничего не могу тебе дать.

— Но тебе же со мной хорошо? — возразил Леха, как обычно разрушая логику предшествующей мысли. — И вообще, надо было раньше предупреждать, пока я не представил на всеобщее обозрение природу моего чувства.

— Лучше иди потанцуй с девочками. Ты же хочешь, я вижу.

— А ты?

— За меня не волнуйся.

Леха с готовностью вскочил, исчез в толпе.

Провожая его взглядом, Георгий вдруг заметил знакомое лицо. Взгромоздив оплывшее жиром тело на хрупкий барный табурет, у стойки восседал известный в городе сутенер по прозвищу Китаец. Рядом с ним, опершись локтями о столешницу, лениво покуривал парень-проститутка с махновским чубом, в короткой джинсовой жилетке, выставляющей на обозрение голую грудь, плечи, живот. Он, кажется, уже давно пристально изучал Георгия, сощурив серые глаза. Можно было отвернуться, не заметить приветственный кивок, но Георгий ответил, и Китаец тут же направился к его столу в сопровождении махновца.

Внизу, на сцене, вот-вот должно было начаться ежевечернее представление, и музыка на время стихла. Георгий не предложил им сесть, но не удержался от насмешливого приветствия:

— Любезный работорговец… вижу, ваш бизнес процветает.

— Куда там! Хлопоты, расходы и черная неблагодарность. Все, что я получаю от этих цветочков, — посетовал сутенер. — Но жаловаться грех, они такие милые и славные. Много новеньких… Когда я с молодыми, мне по-прежнему сорок пять.

Парень с махновским чубом был молод, но его вызывающий костюм, пустой козий взгляд, развинченные движения выдавали отнюдь не новичка, а скорее старожила китайской оранжереи. Однако, в подтверждение своих слов, сутенер скользил пальцами по его плечу так бережно, что в этом жесте читалась не только старческая похоть, но и отеческая нежность, благодарность за прикосновение к чужой юности. Георгий невольно подумал, что и сам он уже скоро, через десять-пятнадцать лет, станет таким же мешком изношенной плоти, пускающим бессильные слюни вслед каждому смазливому мальчишке. Если, конечно, ему повезет до этого дожить.