Капитан Робинсон налил себе еще одну чашку кофе и отодвинул подальше поднос с нетронутой и уже остывшей едой. Горячий черный крепкий кофе давно уже стал его единственным блюдом на завтрак. Капитан худел — он знал об этом без помощи весов. Он всегда переставал питаться как следует, когда нервничал. Постоянное напряжение лишало его аппетита. Капитан Робинсон никогда еще не пребывал на опасной грани так долго, как теперь.
Он вспомнил о жене, Милдред, оставшейся дома, на Кеннеди, и понял, что она встревожилась бы, увидев его в эту минуту. За годы совместной жизни она успела изучить все опасные признаки мужа — едва заметные подергивания и нервные жесты рук предупреждали ее, что дела плохи.
А сейчас дела были не просто плохи. Впервые Робинсон серьезно задумался о том, что, возможно, он не вернется к Милдред. Он поднес чашку ко рту, глотнул кофе и обжег язык. Слишком горячо.
Последней каплей, переполнившей чашу на этот раз, оказался Приго. Разумеется, перекличку экипажа на корабле провели сразу же, едва обнаружили пропажу второй секретной шлюпки. Отсутствовал только проклятый Приго, дважды предатель. Опыта ему хватало, чтобы вскрыть любой файл на борту и сделать с него копию. Следовало предположить, что теперь гардианам доподлинно известно, где находится каждый из кораблей, и все они должны перейти на новые позиции, чтобы не стать подсадными утками. Все планы, каждую диспозицию требовалось пересмотреть и существенно изменить, а удар был задуман мощный. Теперь же Лига была вынуждена изобретать второй план, ничем не хуже первого. Напрасная потеря времени, энергии и топлива.
Ну, может быть, время они потеряли не по вине Приго. Время они тратили зря и без помощи предателей. Силы Лиги неделями торчали возле центра тяжести, не нападая и не подвергаясь атаке. Адмирала Томаса изнуряющее ожидание вполне удовлетворяло. Целыми днями он занимался лишь тем, что расхаживал по мостику, просматривал отчеты, беседовал с капитанами кораблей. Единственное, чем Томас действительно интересовался, — это действием исследовательской команды, работающей на голом куске камня в центре тяжести системы. Робинсон никак не мог взять в толк, какую ценность представляет для флота грубая сферическая глыба размером километров сто в поперечнике. Оправданий для столь пристального внимания со стороны главнокомандующего к этому куску камня не находилось. Каждый вечер адмирал уходил к себе в каюту, а рано утром стюард выносил оттуда пустую бутылку портвейна. Несколько часов спустя из каюты появлялся сам адмирал — с чрезвычайно деловитым видом, ярким румянцем на щеках и блеском в глазах. Он постоянно был навеселе, и день ото дня его обычная порция спиртного увеличивалась. Но на действиях адмирала это почти не отражалось. Он оставался проницательным, настороженным и в совершенстве владел собой. Но Робинсон знал, к чему приводит пьянство, и помнил, что внешнее впечатление обманчиво. Рано или поздно наружный свежевыкрашенный фасад даст трещину.
Племянница адмирала, Джослин Ларсон, казалось, имела на него некоторое влияние и знала, как удержать адмирала от пьянства. Но сейчас она находилась на Заставе, вела переговоры с аборигенами. Никто не знал, жива ли еще крохотная импровизированная команда первого контакта Лиги. При наличии станций гардианов и кораблей на орбите Заставы пользоваться радиосвязью было бы самоубийством. Нет, переговоры с командой «Больного лося» следовало отложить до выяснения исхода битвы.
Имелся смысл установить связь со станцией «Ариадна» и Джонсоном Густавом, но зачем? Что могли сказать друг другу стороны? Ради чего им следовало рисковать?
Пока Робинсон сидел в задумчивости, его кофе остыл. Капитан допил его одним глотком, запрокинув чашку, поморщился от горьковатого вкуса и судороги в желудке, но, взглянув на часы, понял: пора приниматься за работу.
Орбитальная командная станция гардианов «Зевс». Орбита планеты Столица
Джордж Приго не знал в точности, зачем им опять занялась разведка, но происходящее ему не нравилось. Из камеры его привели прямо в кабинет Филлипса.
— Приго, — начал капитан Филлипс, — думаю, вам будет полезно узнать: благодаря вашему прибытию наша атака на центр тяжести начнется через пятьдесят часов. Первые суда уже осуществили запуск. Если не будем терять времени, мы застанем Лигу врасплох, пока меняются позиции кораблей — как раз в то время, когда флот наиболее уязвим. Изменения в планах должны позволить нам нанести противнику значительный ущерб.
— Но зачем им менять расположение кораблей? Какое отношение это имеет ко мне?
— Разве вы об этом не подумали, когда решились на столь рискованный полет? В Лиге вынуждены считать, что вы выдали всю известную вам информацию. Все планы битвы. Любое другое предположение с их стороны было бы равносильно самоубийству.
— Но я не выдавал никаких планов Лиги! Я ничего о них не знаю!
— В Лиге будут вынуждены думать иначе, разве вы еще не поняли? Скажите, Приго, после того как вы предали обе стороны, чьей победы вы ждете?