Власть научного знания

Если применить эти критерии к двум другим нашим кейсам, то можно предположить, что в отношении расизма ситуация будет очень схожей, тогда как в отношении дискурса вокруг изменения климата она будет существенно отличаться. Теоретическая привлекательность расистских теорий в 1930-е годы была довольно высокой при очень слабом протесте против нее. Власть в государстве контролировалась диктаторским режимом, и со стороны чиновников не было массового неприятия или даже отдельных попыток остановить организацию массового уничтожения. Расистский дискурс пользовался широкой поддержкой общественности. Можно сказать, что имело место «спонтанное одобрение» (Gramsci, 1971: 12). История, развернувшаяся вокруг проблемы изменения климата, совершенно другая. Здесь мы видим науку под огнем критики, несмотря на существование базового минимального консенсуса среди научной элиты и алармистское освещение проблемы в СМИ на протяжении нескольких прошедших лет. Политическая ориентация правительств здесь, по-видимому, не играет хоть сколько-нибудь значимой роли. Среди тех, кто реализует климатическую политику, есть и правые, и левые. Германия приступила к реализации при канцлере Коле, а красно-зеленая коалиция продолжила этот курс. В Великобритании закон о климате приняла Лейбористская партия, но начало климатической политике в конце 1980-х положила еще Маргарет Тэтчер. В США политические партии играют более важную роль. Считается, что во время правления Клинтона-Гора (или при новом президенте Обаме) власти Соединенных Штатов действовали активнее в области климатической политики, чем при Буше-старшем и Буше-младшем. Однако во всех странах имеет место противостояние между различными министерствами и, прежде всего, между департаментом охраны окружающей среды, с одной стороны, и департаментом финансов и энергетики, с другой стороны[152]. В некоторых крупных государствах нет и широкой политической коалиции, которая бы поддержала кардинальные меры климатической политики. Там, где такая коалиция, по общему мнению, существует (как, например, в Германии или Великобритании), тем не менее, остается открытым вопрос, следует ли видеть в факте ее существование спонтанное согласие (Gramsci, 1971) или, скорее, «разрешительный консенсус» (Key, 1961). В любом случае эта коалиция еще не подвергалась настоящей проверке. Британский Закон об изменении климата 2008-го года был в кратчайшие сроки принят парламентом без какого-либо участия оппозиции. Что касается Германии, то здесь в последнее время наблюдалось усиление скептического настроения общественности, что весьма странно, учитывая воодушевление предыдущего периода.

Имеют место и принципиальные сомнения в эффективности политических мер. Многие наблюдатели отмечают, что вряд ли можно считать эти меры чем-то само собой разумеющимся. Вмешательство в сложные системы почти всегда влечет за собой непреднамеренные побочные последствия, и поэтому неудивительно, что они не всегда эффективны. Еще Роберт Мертон (Merton, 1937) писал о трех типах непреднамеренных побочных последствий – функциональных, дисфункциональных и иррелевантных. Поэтому в каком-то смысле не будет ничего удивительного, если климатическая политика не достигнет своей цели. В связи с этим нам надо попытаться понять причины успеха евгеники и расовой политики в нацистской Германии и кейнсианства в послевоенной Европе и Америке. Мы предлагаем два варианта объяснения. В первом варианте речь идет о диктаторском характере политического режима в Германии в то время, когда там воплощалась в жизнь расистская политика. Расовая политика в Германии 1930-1940-х годов была реализована террористическими методами, с помощью которых режим запугивал своих противников. В то же время эта политика встретила молчаливое или даже открытое одобрение значительной части общества. Ведь были и те, кому расистская политика, в частности, высылка лиц не арийского происхождения из мест, где они работали и проживали, была на руку.

Что касается кейнсианства, то его успех мы связываем с другим аспектом авторитета властей, позволившего им устанавливать процентные ставки и регулировать денежное обращение. Правительства контролировали денежные рынки в 1930-х годах и позднее (вплоть до либерализации в конце 1980-х). Поэтому макроэкономические параметры можно было менять одним росчерком пера. Сложнее объяснить, каким образом кейнсианские идеи стали частью репертуара мер экономической политики в западных обществах. Идеи Кейнса постепенно завоевывали популярность и вытесняли традиционные экономические воззрения. Наиболее интенсивным этот процесс был в послевоенные годы. И, наверное, неслучайно кейнсианская макроэкономическая политика получила широкое признание именно в послевоенное время, когда у важнейших мировых держав уже был опыт широкомасштабного государственного вмешательства в жизнь общества.

Изменение климата: сложные темы, сложные переговоры