Власть оружия

Курить в пушкарской Управе запрещалось, да и вообще в Харькове курение считалось плохой привычкой — воздух отравляется, а его в подземном городе и так мало. Тем более — пушкари, которые частенько имеют дело с порохом. Бойцы карательных колонн, проводящие большую часть времени на поверхности, бравировали тем, что нарушают правило, но Самоха — большое начальство, и боец торопливо погасил самокрутку.

— Эт жеж по привычке… Я не стану боле дымить.

— Птаха где? На складе? — поинтересовался Игнаш.

— Не, уже ушел, они с Пашутой пымали каких-то оборванцев, Птаха их к себе потащил, поспрошать чтоб. Нас тут пока поставили сторожить.

— А, уже на допрос увел! — обрадовался управленец. — Это хорошо! Тогда идем к Птахе, Ржавый, в его хозяйство. У него этажом ниже кабинет оборудован.

— Погоди, я сперва на схрон погляжу, что там как.

— А, ладно, только недолго, — Самохе не терпелось взглянуть на пойманных преступников.

— Я быстро.

Дверь была заперта. Отпирая замок, Самоха пояснил:

— Вообще-то Птахе не полагается ключи от этого помещения иметь, щас отберу у него, как придем. Ну, гляди.

Внутри было темновато — ночное освещение и здесь оказалось половинным против дневного. Мажуга нырнул в знакомый проход между ящиками, обогнул штабель и едва не наступил на мертвеца. Нагнулся, перевернул. Мальчишка, совсем юный — в грязных портках и чересчур широкой для такого сопляка рубахе с закатанными рукавами. В кулаке длинный нож с истончившимся от постоянного затачивания клинком. Мажуга попробовал — острый, как бритва. Одна пуля пробила бедро, другая вошла в левую часть груди.

Пара ящиков оказалась сдвинута с места — похоже, Птаха с мордастым дали сопляку и его дружкам начать «работу», а потом навалились, когда воры занялись делом и не глядели по сторонам. Да и куда глядеть в запертой комнате? Что ж, грамотно сработано…

— Ну, насмотрелся? — спросил с порога Самоха. — Идем, нечего тут торчать зазря. Слышь, Игнаш, я чо скажу — если Птаха всех переловил, так выходит, зря я тебя сдернул с места-то.

— Ну, зря, так зря. Мне чужого не надо, ты только с Асташкой утряси, насчет трубы его, мне больше и надо.

— А, лады, — Самоха снова зевнул. — Я ждал, ты станешь обижаться, что зря звали.

— Не стану. Слушай, дыра-то в стене по-прежнему осталась открыта, не влез бы кто еще.

— Ох, верно, — управленец тут же озаботился. — Это я не подумал. Все никак не пробужусь толком. Это ты правильно говоришь. Щас кого-то пришлю, чтобы покараулили, кто имеет право здесь быть. Ну, идем, что ли, в птахино логово?

На лестнице Самоха ткнул толстым пальцем в грудь охранника — того, что курил — и приказал:

— Живенько беги наверх, скажешь, Самоха велел Харитона сюда вызвать. Пусть бегом сюда мчит. Передашь — и сразу сюда. Понял? Бегом он чтобы мчал! И ты бегом давай!

— Усе понятно!

— И, гляди, не кури здесь!

Парень, прыгая через две ступеньки, умчался. Знал, что провинился, и теперь выказывал рвение. Самоха поглядел ему вслед, потом на всякий случай состроил злобную гримасу и уставился на второго бойца. Тот, хотя и не был ни в чем уличен, потупился, без нужды вертя в руках обрез. После этого Самоха затопал вниз. Потом, уже входя в коридор следующего этажа, объяснил:

— Поганый народ эти каратели. Разболтались наверху, отвыкли от порядка. Вот двое, вишь, здесь случились, их к делу приставили, а они — курить! Таких, ежели не припугнешь, службы толковой от них не жди. Нам сюда.

Самоха толкнул дверь.

— А, заперся… Эй, Птаха, отворяй! Хвастайся добычей!

Щелкнул замок, мордастый пушкарь Пашута распахнул дверь и посторонился, впуская пришедших.

Мажуга оглядел логово дознавателя — голые крипичные стены с отдушинами вентиляционной системы, массивные деревянные стулья с высокими спинками и подлокотниками, на стене сбитый из толстых досок косой крест, столы с разложенными инструментами, лохань с водой, несколько ведер… С потолка свешивались ржавые цепи с крюками. На кресте и креслах болтались жесткие ремни. Самоха втянул воздух и ощутил едва заметный запах свежей крови. Камера пыток, что ли? Весело работает пушкарский дознаватель. Или это для виду только? Чтобы арестованный проникся правильным чувством и сам запел, не дожидаясь, пока его прижмут, как следует?

Сам Птаха стоял в глубине комнаты на четвереньках и разжигал угли в жаровне. Рядом с ним к креслу был пристегнут ремнями пленник — пацан лишь немногим старше того, что валялся на складе. Вид у воришки был жалкий, он оглядывался и поминутно сглатывал слюну. Хотя жаровня едва начала тлеть, он уже успел взмокнуть и на лбу выступили крупные капли пота. Пленник пытался пошевелить руками, но ремни туго притягивали запястья к подлокотникам.

Востряк выпрямился, потер поясницу и подмигнул пойманному воришке:

— Что, взмок? Ничо, щас еще и обделаешься. В энтой комнате, что ты знал, выжимают досуха.

— Слышь, Востряк, мелковат твой улов, — заметил Самоха.