Власть полынная

Ближе к Новгороду леса и болота к самой дороге подступали. Местами путь проходил по гатям. Сосновые плахи почти утопали в жиже. Гнус и всякая мошка секли лицо, в глаза лезли, как ни отбивались от них московиты. Местный охотник взялся вывести посольство к Новгороду ближней дорогой.

Дорога петляла, то расширялась, то сужалась, то вдруг скрывалась в лесной глухомани за хлябями болотными, то едва проглядывалась по топям, переложенным сосновыми слегами.

Мужичок-проводник трясся без седла на брюхатой лошадёнке, мурлыкал свою песенку или слезал и вёл её в поводу.

Тогда и князь Иван брал лошадь под уздцы, шёл с проводником рядом, слушал его рассказы, видимо слышанные им ещё от своего отца, а то и от деда, что много лет назад татары хана Батыя не посмели идти на Новгород, испугались лесов и болот, где рисковали потерять конницу.

А ещё поведал проводник-охотник, что в морозную пору сюда пробирались ханские баскаки[6], собирали выход[7]. Но с той поры, как московский князь Иван Калита получил право сбора дани для Орды, по этим местам разъезжали московские тиуны[8]. И были они суровее татарских. От ханских в лесах хоронились, а тиуны Ивана Калиты везде доставали…

За разговорами проводник вёл посольский поезд легко, перескакивая через кочки, и казалось, вода не просачивалась в его лыковые лапти. Иногда он помогал гридням[9] подталкивать телеги, и те ехали, грузно перекатываясь через плахи.

Санька видел, как князь Иван прыгает с плахи на плаху по-мальчишески легко, даже коня не спускал с повода. А дьяк, тот ни разу возок не покидал.

А молодого великого князя терзали душевные сомнения: как-то встретит его Великий Новгород?

На Думе от государя и бояр знал: ненадёжен Новгород, горожане Литве кланяются. Вот он, молодой великий князь Иван, и поглядит, как примут его новгородцы.

День клонился к исходу. Сумерки коснулись земли. Растворялись в ночи леса, и малоезженая дорога угадывалась с трудом. На болотах кричала птица, а в глухомани смеялся и плакал филин.

Дремлют в сёдлах гридни, сопровождающие московское посольство.

Великий князь Иван сидит в колымаге рядом с дьяком, тоже дремлет. Топорков бубнит:

– Мыслится, государь Новгород воевать задумал.

Князь Иван слышит, но отвечает нехотя:

– К чему же нас послал?

Дьяк снова бубнит:

– Дорога на Новгород зело трудная, и городские стены крепкие.

Князю не хочется вступать в разговор, однако говорит:

– Государю то ведомо.

– Истинно так, – подтверждает дьяк и тут же начинает посапывать.

Вскоре уснул и Иван…

Новгород открылся, едва из леса выбрались. Открылся своей могучей рекой Волховом, ожерельем каменных стен и башен, монастырями и церквами подгородными, собором Святой Софии, теремами и хоромами боярскими, сиянием стёкол и позолотой кровли Белокаменный Детинец, и надвратные церкви единым чудным строением привиделись великому князю Московскому Ивану Молодому.

Распахнулись кованые ворота, въехали дворяне полка великого князя на наплавной мост, застучали копыта по настилу, прогромыхали гружёные телеги посольского поезда. С высоты коня князь Иван разглядел Торговую и Софийскую стороны Новгорода, ремесленные концы и вечевую площадь. Чадили кузницы, а над водой стлался дымок гончарных печей.

Людный Новгород, колготной. По берегам Волхова баньки лепятся, топятся всё больше по-чёрному. А торжище даже по будням неугомонное.

У новгородских причалов корабли разные, ладьи остроносые, плоскодонки что тебе бабьи корыта, только большие, широкозадые.

Ездовые направили телеги в Детинец. Иван спешился. Дьяк выбрался из возка, размял ноги. Поодаль шумно переговаривались оружные дворяне.

Навстречу московитам из Ярославова подворья вышел дворецкий, бородатый, седой, с глубоко запавшими глазами. Пригладив лысую голову, сказал с поклоном:

– Рады гостям московским. Наслышаны, великий князь Иван Васильевич нам грамоту шлёт и с посольством сын его прибыл.

Дьяк вспылил:

– Не токмо сына государь послал в Новгород, но и великого князя Ивана Молодого. Так отныне надлежит величать князя Ивана.

Дворецкий на дьяка поглядел со смешком, ухмылка в бороде утонула.

– Прости, великий князь, по скудоумию оговорился. Прошу, государь, в палаты, а дворовые баню истопят, с дороги попаришься – и в трапезную.

Поманил отрока:

– Проводи дьяка и людей ратных в гостевую, пущай разоблачаются и передыхают.

Великий князь Иван Молодой спал в старых княжеских хоромах, каким уже за сотню лет минуло. Бревенчатые стены, возведённые его предками, князьями Ярославом и Александром Невским, давно заменила каменная кладка, но точёные балясины, поддерживающие навес над крыльцом, сохранились прежними.

В те давние лета Господин Великий Новгород приглашал князей с дружинами для сбора дани со своих обширных земель, обороны города и недругов, шведов и немцев, а все вопросы жизни республики новгородцы решали сами на шумном вече.

Поднялся Иван, Саньку позвал. Тот помог натянуть сапоги, из кувшина полил над тазом, князь умылся, утёрся полотняным рушником, сказал:

– Пойду город погляжу, чем тут новгородцы бахвалятся.