Власть. Распри. Подоплека

В Москве принимала только близких родственников. Правда, с конца июня 1939 года ее начал навещать некий таинственный молодой человек, ранее ей совершенно незнакомый. По словам Т. С. Есениной, обратившейся в 1988 году в Политбюро ЦК КПСС с просьбой о расследовании обстоятельств убийства матери, она не помнит уменьшительного имени, которым мать его называла. Неизвестны и фамилия, и род занятий. Этот молодой человек вроде бы где-то учился, собирал материалы о театре и обратился к Зинаиде Николаевне за помощью. Она с большой готовностью взялась ему помогать. Раза два Татьяна Сергеевна заставала его у матери, они разбирали какие-то бумаги.

И все. Актриса ни с кем больше не общалась, вела затворнический образ жизни.

А мастер? Его пригласил к себе Станиславский, который руководил оперным театром. Мейерхольд работал и в Ленинграде, где в свое время поставил «Пиковую даму» Чайковского — спектакль сумеречных и трагических настроений. Мейерхольд был учеником Станиславского, а последний имел официальный статус главной фигуры советского театрального искусства. Однако покровительство Станиславского вскоре прекратилось вместе с его смертью в 1938 году.

Театральный Ленинград души не чаял в опальном мастере, и мастер отвечал городу взаимностью. Всеволод Эмильевич с радостью брался за любую работу, которую ему там предлагали. Организовывал массовые мероприятия — все-таки хоть какое-то дело, отвлекающее от мрачных мыслей.

Получив очередное предложение помочь физкультурному институту имени Лесгафта подготовить праздничный спортивный парад, Мейерхольд засобирался в дорогу. 15 июня 1939 года он сел на ленинградский поезд.

20 июня в его ленинградскую квартиру на набережной Карповки, дом 13, позвонили. Было около шести часов утра. Гостей в такую рань вроде бы не приглашали. Мейерхольд вопросительно посмотрел на находившихся в квартире сестру жены и ее мужа — артиста Пшенина, служившего в Театре транспорта после закрытия театра Мейерхольда, в котором Пшенин был секретарем партийной организации. Родственники недоуменно пожали плечами.

Открывать пошел Мейерхольд. В прихожую вошли трое. Одного из них Мейерхольд знал — это был комендант дома по фамилии Родин. О профессиональной принадлежности остальных догадаться было не трудно. Удостоверившись, что перед ними именно гражданин Мейерхольд Всеволод Эмильевич, они предъявили ордер на обыск в квартире и арест ее хозяина.

Побледневший режиссер молча наблюдал, как вошедшие перетряхивали содержимое шкафов и комодов. Обыск продолжался около двух часов. После чего арестованного увезли на казенной машине во внутреннюю тюрьму Управления госбезопасности УНКВД. По дороге конвоиры настороженно следили за каждым движением человека, санкцию на арест которого подписал в Москве сам Берия. Наверное, крупная птица, думали они, если звонок в Ленинград об аресте исходил от Кобулова, начальника следственной части НКВД. Такие большие люди мелочевкой заниматься не будут, следовательно, от арестованного можно ожидать всяких фокусов. Однако опасения сопровождавших были напрасны: 65-летний арестованный словно оцепенел и подавленно молчал в углу.

Обыск в тот же день проводился одновременно и в московской квартире Мейерхольда в уже знакомом нам Брюсовском переулке, и на рабочем месте в оперном театре имени К. С. Станиславского, и на даче в Горенках. В отличие от мужа, отрешенно смотревшего на то, как работники НКВД переворачивают все вверх дном, Зинаида Николаевна бурно выражала свое возмущение. Она даже настояла (неслыханное дело!), чтобы в протоколе обыска в графе «Заявленные жалобы» была отражена — притом самой обыскиваемой! — крайняя грубость и дерзость сотрудников НКВД, производивших обыск. А их было аж пять человек!

Райх сделала им внушение: кроме дворника, они должны были пригласить еще другое постороннее лицо в качестве второго понятого. Неправильно, что обыскиваются ее личные вещи — ордер-то выписан на мужа! Неправильно, что обыск проводится в его отсутствие! Неправильно, что изъяли ее сберкнижку! Каждой изъятой папке с бумагами надо сделать отдельную опись.

Во время обыска в квартире находился сын Райх девятнадцатилетний студент Константин Есенин и их домработница Чарнецкая. Дочь Татьяна, которой тогда исполнился 21 год, вместе с ребенком и мужем проживала на даче в Горенках. Там же проводили лето ее дедушка и бабушка — родители матери. Обыск в Горенках прошел довольно быстро. Двое энкаведистов согласились взять с собой Татьяну в Москву, поскольку они намеревались заехать на квартиру в Брюсовском переулке. Когда Татьяна поднялась на второй этаж к матери, обыск еще не закончился.

Что обнаружили в ходе столь многотрудных усердных поисков? Письмо Зинаиды Райх на имя Сталина на 11 листах, еще одно письмо этому адресату, но уже покороче — на шести листах, письмо Ежову, заявление на имя прокурора СССР Вышинского. Все эти документы были изъяты при обыске. Однако содержание их неизвестно — в архивном деле они отсутствуют. Высказывается предположение, что впоследствии их уничтожили.