Власть. Распри. Подоплека

В семь часов вечера в Наркоминделе расшифровали срочную телеграмму от посла в Лондоне Майского. Ее тут же передали в Кремль. Молотов зачитал содержание: находившийся в отпуске на родине сэр Стаффорд Крипс, британский посол в Москве, только что конфиденциально проинформировал коллегу, что немецкое нападение состоится завтра, 22 июня, в крайнем случае 29 июня.

— Что из Берлина? — спросил Сталин после того, как Молотов закончил чтение шифровки.

— Без изменений, — тихо и виновато проронил Молотов.

Телеграмма Майского, хотя он и раньше много раз докладывал о возможном нападении Германии, а также странное поведение Берлина вынудили Сталина сделать еще один зондаж:

— Надо пригласить германского посла Шуленбурга. Наркому иностранных дел будет это сподручнее.

Молотов отдал распоряжение своему ведомству. Встречу назначили на 21.30. В условленное время граф Шуленбург прибыл в кремлевский кабинет Молотова.

Нарком поставил те же вопросы, которые были сформулированы в шифровке Деканозову для его беседы с Риббентропом.

— Советское руководство не может понять причин недовольства Германии, — сказал Молотов. — Хотелось бы знать, в чем дело.

«Я сказал, что не могу ответить на этот вопрос, поскольку не располагаю соответствующей информацией», — сообщил Шуленбург в срочной телеграмме в Берлин, отправленной в ночь на воскресенье в 1 час 15 минут. Это была последняя шифровка, ушедшая из германского посольства в Москве.

Беседа ничего существенного не дала. Вернувшись в кабинет Сталина, нарком доложил, что на вопрос, почему из Москвы уехали жены и дети сотрудников германского посольства, Шуленбург неуверенно ответил: они уехали домой на каникулы, уж больно суровый в Москве климат. Молотов от себя добавил, что знает Шуленбурга как честного и принципиального человека еще со времен лучшей поры советско-германского пакта. Сегодня Шуленбург был явно чем-то смущен. Интуиция не подвела наркома: позднее выяснилось, что посол знал о предстоящем нападении и, по некоторым сведениям, якобы даже шепнул об этом на ушко Молотову.

В час ночи поступило сообщение от Деканозова, которому после отчаянных попыток удалось встретиться с Вайцзеккером — Риббентропа так и не сумели найти. По стечению обстоятельств беседа совпосла с госсекретарем тоже состоялась в 21.30, в то же время что и в Москве. И еще одно совпадение, на этот раз судеб послов — германского в Москве и советского в Берлине. Оба будут казнены по решению своих правительств. Шуленбург — раньше, в связи с неудавшейся попыткой покушения военных на Гитлера. Деканозов — в 1953 году, вместе с Берией. И тоже якобы за попытку захватить власть.

Деканозов доложил о ходе беседы: Вайцзеккер заявил — он передаст содержание «устной ноты» правительству. Что касается претензии советской стороны о нарушениях ее воздушного пространства немецкими самолетами, то ему сообщали о массовых нарушениях границы советскими, а не немецкими самолетами. Так что у германского, а вовсе не у советского правительства есть причина выражать недовольство.

Такие вот события предшествовали звонку Шуленбурга на дачу Молотова. А если учесть военные приготовления, которые тоже обсуждались на Политбюро 21 июня, то станет ясно, почему Молотов сразу понял, какой меморандум Гитлера намеревается вручить германский посол, всего четыре часа назад уехавший из Кремля после зондажной беседы. По пустякам среди ночи государственных мужей с постели не поднимают.

А теперь — о второй неувязке. Кто кому звонил: Жуков Сталину или наоборот? Здесь загадка позаковыристее.

Вообразим такую ситуацию. Сидят генерал-майор — командир дивизии и полковник — его начальник штаба. В дивизии ЧП. Надо докладывать командующему армией, который в звании генерал-лейтенанта. Кто должен снимать трубку? Правильно: старший по званию и должности. Армейские уставы, регламентирующие взаимоотношения военнослужащих, строги и однозначны. И вот командир дивизии приказывает начальнику штаба: давай, докладывай вышестоящему командиру ты!

Так не бывает, возразят знатоки военной субординации. Полковник возьмется за телефон только в одном случае: если он в данный момент является старшим начальником. Из мемуаров Жукова следует, что Сталину о начале войны сообщил он, генерал армии и начальник Генштаба, а рядом безучастно сидел Тимошенко, Маршал Советского Союза и нарком обороны.

Запамятовал Георгий Константинович? Не было у кого переуточнить? Тимошенко скончался в 1970 году, а первое издание «Воспоминаний и размышлений» вышло четыре года спустя. Других очевидцев не было…

Мнения военных экспертов, консультировавших этот эпизод, разделились. Вот наиболее характерные суждения: